Светлана Аллилуева - Далекая музыка дочери Сталина Страница 28

Последнее было невозможно для меня, так как мне был слишком дорог образ моей мамы: многие женщины пытались «заменить» мне ее, но, несмотря на их самые добрые намерения, я всегда отворачивалась от этого замещения. Здесь же было горячее желание самой миссис Райт, чтобы я приняла ее «как мать». Она настаивала на исповедях и говорила, что все в Талиесине приносят к ней на суд самые интимные подробности их личной жизни. Я отказалась это делать. Опять было разочарование, и она заметила: «Я никогда бы не подумала, что вы, по существу, такая обычная». С ее точки зрения, это был крупнейший недостаток. Для меня это было моим неоспоримым достоинством.

Конечно, во все эти первые месяцы я еще не знала, что Ольга Ивановна Милианова была ученицей Георгия Гурджиева, мистика и духовного гуру, что она провела годы своей молодости в его Школе гармоничного человека во Франции. Учение Гурджиева было высмеяно в книге Романа Ландау «Бог – это мое приключение» (1937), где наряду с другими «современными мистиками» Гурджиев был описан как псевдопророк. Будучи однажды сам жертвой гипнотических способностей Гурджиева, Ландау осмеял претензии Гурджиева – армянина из России – на его контакты с Тибетскими учителями, от которых он якобы узнал ритуальные танцы Тибета. Ольгиванна (как ее переименовал мистер Райт) ввела в обязательный курс наук эти ритуальные танцы в Талиесине, преподавала их сама, а позже доверила своей дочери Иованне учить других. Только здесь «гармоничное» стало называться «органичным», используя терминологию Райта в его архитектуре: органичная архитектура, как он называл свой новый подход к «живому дому среди природы».

Товарищество Талиесина было организовано Ольгиванной в 1932 году по примеру Школы гармоничного человека Гурджиева, где она сама была одной из лучших учениц. Но только узкий круг ее обожателей знал о всех оккультных делах, в которые она была погружена.

Дело в том, что Райт сам никогда не был очарован Гурджиевым, приезжавшим в Талиесин несколько раз по приглашению Ольгиванны. Его «авторитет» мало что значил для Райта, как и вдохновение тибетскими танцами. Он просто разрешал своей молодой жене – так увлеченной созданием Товарищества – делать все по ее вкусу. Ему самому нужны были холмы, поля и долины этой полосы Висконсина – где он провел детство на ферме своего дядюшки, где жили его предки из Уэльса. В этом он находил свое вдохновение, в природе этих краев, в искусстве американских индейцев, в красоте и гармонии этого еще не разрушенного цивилизацией ландшафта. С такой же страстью он любил американский Запад, пустыню Аризоны, это были американские истоки его работы, его архитектурного новаторства. После его смерти, когда его имя почти что обожествлялось его учениками, Ольгиванне удавалось иногда убедить студентов, что «Райт и Гурджиев были вместе, как две руки». Но Вэс это всегда отрицал.

Бесконечные истории о том, что «сказал» или «сделал» мистер Райт, что ему «нравилось» или «не нравилось», были источником всех разговоров в Талиесине. Казалось, больше ни о чем здесь вообще не знали. Я часто думала: «Каков был он на самом деле?» Воспевание и обожествление человека было хорошо знакомо мне по «культу» Сталина, создаваемого в СССР его партийными приверженцами. Какая ирония, что в Америке мне пришлось увидеть все это вновь! В демократической Америке, столь гордой своим рациональным отношением к человеку, его равенством.

Часто Вэс говорил, что «при жизни мистера Райта все было здесь иначе». Но на этом он останавливался и никогда не позволял себе критиковать вдову, которой он был предан как рыцарь, как слуга. Но мне уже было известно (от других), что во времена Райта здесь было шумно, весело, маленькие дети бегали вокруг, а миссис Райт не могла в те времена идти наперекор своему мужу.

Ее главной обязанностью тогда было огромное натуральное хозяйство Товарищества, поставлявшее все овощи, фрукты и даже свое фруктовое вино. Теперь все это было забыто, продукты закупались оптом, и Талиесин был более музеем, местом поклонения, с портретами Райта в разных позах на каждом шагу, – как если бы он все еще был здесь.

Однако – его больше не было, и никто больше не делал великих архитектурных открытий. Старые чертежи Райта «перерабатывались» для создания проектов «в стиле Райта» – что он сам, неутомимый новатор и первооткрыватель, отверг бы с негодованием. Уникальный гений, он не мог «научить» своих учеников быть столь же дерзновенными, каким был он сам.

Правда, трое сыновей Райта от первого брака (у него было много детей) стали архитекторами. Но об этом в Талиесине не упоминалось, как будто существовала лишь одна его дочь – Иованна. Я узнала впоследствии, что война между первыми детьми Райта и Ольгиванной началась из-за завещания, в котором Райт оставил все ей и Товариществу, – как будто никого более не существовало. Эти факты просочились в книги и биографии Райта (например, в написанную в 1973 году Робертом Тумбли). Но миссис Райт также написала ряд книг о Райте и о Товариществе, где она отстаивала свое право и место рядом с ним и даже говорила о себе как о его «вдохновительнице». После смерти Райта Товариществу пришлось выплатить налоги за многие годы, которые Райт отказывался платить. Он «не признавал» подоходный налог… Только с помощью продажи огромных коллекций восточного искусства, которые Райт оставил вдове, удалось выплатить долги и тем сохранить самое существование Товарищества.

Теперь же вдова возглавляла буквально все здесь, и не без основания. У миссис Райт безусловно были большие способности вести бизнес, находить клиентов, организовывать рекламу и вести счет деньгам. У нее была трезвая голова и циничный взгляд на жизнь. Она вносила поправки даже в архитектурные проекты, модифицируя их, и ее бывший зять, Вэс Питере, безоговорочно принимал ее суждения. Райт, должно быть, переворачивался в гробу. Вэс всегда сидел молча, как камень (Питер, Петр и есть «камень»), за красным полированным столом, слушая миссис Райт, как она с высокомерием вещала прописные истины своему «детскому саду». Казалось, что его это совсем не касалось. Это была защитная реакция, выработанная годами. «Я не позволяю курить на нашей территории!» – произносила она низким голосом в своей медленной, многозначительной манере, если гость за столом в рассеянности вынимал сигарету. Никто здесь на самом деле не курил (исключая одну приближенную даму, которой было можно все).

Миссис Райт испытывала глубокий страх к огню, к горящим каминам, к незатушенным сигаретам: Талиесин пережил несколько больших пожаров в прошлом. Студенты в рубашках с оборками стояли за стульями, прислуживая, а после обеда ее любимцам разрешалось проводить ее в спальню. Все внимали каждому ее слову в молчании. Старые шутки Райта повторялись изо дня в день, и все с готовностью вновь и вновь смеялись. Все это было как в театре, и многие гости высмеивали Ольгу Ивановну, находясь, правда, уже на далеком расстоянии от нее. Но в ее присутствии и они только кивали. После трех лет в Америке, уже привыкшая к беззаботности, веселости, ненапряженности поведения вокруг меня, я удивлялась: где я нахожусь? Все, что напоминало мне хотя бы отдаленно или намеком мою советую Россию – с ее контролем, запретами и всеобщей угнетенностью, – даже тень подобных взаимоотношений, вызывало у меня в лучшем случае – смех; а в худшем случае – депрессию. Я говорила об этом мужу, но он, казалось, даже не слышал меня. Он был слишком занят проектом второй виллы для принцессы Шамс Пехлеви. Тогда я просто уходила в нашу комнату и сидела там, пока не наступала пора переодеться и выйти к гостям.