Александра Романова - Мемуары последней Императрицы Страница 28

О двух сестрах моих и брате уж год ничего не знаю. Летом только раз от сестры получила. О.А. [52] пишет детям длинные письма — все про своего мальчика, которого обожает, кормит его, ухаживает за ним (у них нет няни). Бабушка, кажется, постарела очень — больная у себя в комнате сидит и грустит.

У Тудельс [53] 4 гр. в комнате. Сломала перо опять, и это жесткое. Говорят, что «столпу семейства» хорошо живется в Кисловодске; оба сына у нее, она много принимает, там весь «beau monde» Рубинштейн и Манташев царствуют и все устраивают. Говорят, и румыны туда приглашены. Мерика [54] ждет там ребенка, Мариана Р.Рожнова [55] купила себе дом, и они теперь принимают по вечерам.

…Очень про тебя спрашивал, и Тудельс, и моя хорошая большая Нюта Демидова с таким участием.

Джимми лежит у меня на коленях и греет меня. Солнце светит, они все пошли на улицу. Невероятно холодно из-за ветра, но у вас должно быть ад просто — темнота, холод и голод.

Помоги вам Бог перенести все это тяжелое. Какие испытания! Чем хуже здесь, тем лучше и светлее будет там. Больно думать, сколько еще будет кровопролития, пока настанут лучшие дни. Я слышала, что Малама и Эллис [56] еще в полку. Видаете ли вы доброго отца Иоанна?

Душка, посылаю тебе всю мою любовь; грустно, что ничего здесь нельзя достать.

Вышиваю покрывала на аналои и воздухи, когда глаза позволяют, а то вяжу чулки, но скоро конец шерсти, которую привезла. Здесь нельзя достать, есть только грубая и дорогая. Шура Петровская [57] выучилась сапоги шить и продает их; она теперь с детьми брата (он оставил полк, как почти все остальные), но их выгоняют из дома. Сандру она видела раз, впечатление больной женщины. В.Чеботарева [58] оставила лазарет. Вильчковский [59] в Ессентуках. Дети получили от няни письмо из Англии — с октября месяца первое письмо оттуда.

Ну какие глупости во всех газетах о Татьяне стали писать [60]? Где епископ Исидор? Как здоровье доктора — твоего спасителя, видаешь ли ты его?

Сердечный привет добрым родителям, храни их Бог. Так хотелось бы тебе что-нибудь интересное написать, но ничего не знаю.

Маленький носит фуфайку в комнатах, девочки — валенки; я знаю, как ты бы грустила, смотря на нас; мы это говорим и тебя вспоминаем. Татьяна получила письмо от Равтопуло из Москвы. Вообще письма часто не доходят.

Если ты уже читала «Притчи Соломона», то теперь надо читать «Премудрости Соломона», найдешь много там хорошего. Люблю уроки Закона Божьего с детьми, читаем

Библию говорим, читаем описание жизни Святых, объяснение Евангелия, изречения, объяснения молитв, службы и т. д.

Добрый Седнев только что принес мне чашку какао, чтобы согреться, и Джимми просит.

Родная, когда с четками молишься, какую молитву читаешь ты? Я — разные: «Отче наш», «Богородице», «Царю Небесный» и т. д., но не знаю, верно ли так или нужно одну особенную повторять. Искала в книгах и нигде не нашла. Знаю только, что Г. И. Хр. С. Б. помяни мя, грешную.

Так тянет в церковь, позволили в двунадесятый праздник, так что, надеюсь, и 2 февраля разрешат. А 3-го попрошу за тебя у раки молиться. За здоровье болящей Анны. Чемодуров мне это устроил. Потом буду дальше писать. Ты лучше сожги мои письма, вдруг придут к тебе и будут рыться в твоих вещах.

Священник этот энергичный, преданный, борется за правду, очень милое лицо, хорошая улыбка, худой, с седой бородой и умными глазами. Исповедовались у него в октябре, но говорили больше об общем положении. Он известен среди хороших людей, потому его от нас убрали, но, может быть, и лучше, так как он может больше делать теперь. Епископ — за нас и Патриарх в Москве тоже, и большая часть духовенства.

Будь осторожна со всеми, кто приходит к тебе. Я очень беспокоюсь о Bitter [61] — он издает ужасную газету и писал столько гадких пьес — грязных, и книг. Ничего серьезного при нем не говори. Люди будут стараться, как прежде окружать тебя — я не говорю о твоих настоящих друзьях, честных людях, но из-за своих личных выгод будут пользоваться тобою и опять прятаться за твою спину. Тогда услышат о твоем имени и начнут снова тебя преследовать. Bitter — настоящий большевик.

Ломаю себе голову, что тебе послать, так как здесь ничего нет. Масса наших рождественских подарков были все нашей собственной работой, и теперь глаза должны отдохнуть. Сегодня 24-го — 19 градусов и теплее, говорят.

Как я тронута, что кн. Эристова так мило говорила про образы. Шлю ей и сыну сердечный привет, пускай он нам напишет, что теперь делает.

Одна попадья увидела во сне, что Иртыш был совсем черный, потом стал светлее, из середины показался человек — в сиянье; все в Тобольске говорят об этом сне и видят в нем будущее России.

Люди милые здесь, все больше киргизы. Сижу у окна и киваю им, и они отвечают, и другие тоже, когда солдаты не смотрят.

Оказывается, много разграбили в большой церкви Зимнего дворца. В ризнице там ценные старинные образа были (и масса наших в маленькой комнате около ризницы), и в Гатчинской церкви тоже. Это ужасно.

Знаешь, портреты моих родителей, Папы совершенно уничтожены, кажется, русский шлейф (несколько) и 12 платьев тоже.

Это ужасно, что церковь не пощадили; думают, что санитары лазарета Зимнего дворца показали им все.

Без даты

24-е. Спасибо милая, родная, за открытку от 12-го. Сегодня получила. Рада, что получила весточку через Эристова. Так радостно иметь известия. Ужасно хочу тебе сегодня стихи срисовать на березовой коре, если глаза позволят.

Был только что урок с Татьяной, теперь надо вставать, а потом — урок с Мари. Говорят, что поганцы в Смольном запаслись многим, так что не будут голодать и им все равно, что в Петрограде умирают с голода.

Зачем Х. деньги дал? Лучше было бы их бедным раздать. Буду их прятать на «черный день». Были минуты — люди ждали уплаты в магазинах, и наши люди по 4 месяца не получали жалованья, потом прислали. Но и солдаты не получали то, что полагается; тогда пришлось из наших денег взять, чтобы их успокоить. Это все мелочь, небольшая неприятность для коменданта, у него наши деньги. Не говори другим об этом. Пока не упразднили гофмаршальскую часть; но хотели теперь это проделать, тогда не знаем, как будет; но ничего, Господь поможет, и нам здесь хорошо, и все есть, что нужно.

Не знаю, что с бедной Ливадией делают, много политических арестованных, которых освободили, живут там.

Не знаешь, где дорогой «Штандарт»? Боюсь спросить. Боже, как я за тебя страдала, что ты жила на «Полярной Звезде». Какой ужас ее так увидать… Можешь ли мой мелкий почерк читать? Не могу о яхте вспоминать, невыносимо больно.