Вилем Балинт - Жизнь в родной земле Страница 28

«Да как же на лошади поедешь без плети-то, где это ты видел?» вмешивается в разговор со стороны неизвестный.

«Да, это верно, но что, если вместо лошадей, начнут, как это было при царе, бить людей?» оправдывается недоброжелатель.

«Да!.. вот это да… действительно!.. но для такой шпаны, как ты, теперь уже плети недостаточно будет…» прорывается вдруг у оппонента. Заметив свою оплошность, неизвестный оппонент быстро — вмиг исчезает в толпе.

Обыкновенно, в таких случаях, бывало быстро втягиваешь шею в воротник и делаешь вид, что ты ничего не слышал и не видел. Осторожность в СССР — великое дело.

Вообще в последнее время в очередях и людской толпе можно было слышать довольно смелые реплики. Особенно смело себя ведут женщины и в особенности те, которые находятся в положении. О-о!.. те себе много иногда позволяют, ругают всех и вся все равно, как беспризорники.

Как я вам уже говорил, часто мне приходилось в интимном кругу спорить и вести политический разговор со своими приятелями-коммунистами. Как всеобщее интересное явление могу констатировать, что жена каждого коммуниста была в политическом споре всегда оппонентом своего мужа; в подобных спорах жены коммунистов всегда были на моей стороне. Были всегда более острыми и резкими оппонентами, нежели я.

Помню лишь одно исключение. Была то жена коммуниста Васильченко. Та оказалась действительно белой вороной. В коммунистической казуистике была сильнее даже своего мужа. Выступала на собраниях и т. д. Начальство ее выдвинуло.

Делала себе карьеру не по дням, а по часам. За активность послали ее на какую-то должность в Москву. Но там не долго пробыла. Вскоре снова появилась на наших Азовских горизонтах, но уже как подмоченная курица. Как позже я выяснил — выгнали ее и из партийных рядов. Причиной сему финалу послужило довольно свободное отношение коммунистки Васильченко к половой жизни. Даже коммунисты, которые на этот вопрос человеческой жизни смотрят очень радикально, ужаснулись над повседневной половой жизнью своей сочленки.

— Скажите, пожалуйста, не приходилось ли вам вести интимный разговор с каким либо казаком. Ведь вам приходилось много времени работать с ними вместе, как вы говорили, в колхозах и т. д., — прерываю.

— Работать с ними я, конечно, часто и долго работал. Подобные разговоры, как правило, обыкновенно ведутся при выпивке. Выпивал я и с казаками. Но разговоры почти всегда вели на невинные темы. Невозможно было свести их на политический разговор. Как только, бывало, начну говорить о чем либо политическом — на тему дня, мои собутыльник прерывал: «Э-э, да брось ты это, Андреич», и начинал петь «чому я не сокил, чому не летаю»… Или же: «Эх! Андреич, перестань… жизнь наша — ве-се-лая… отчего у людей нет крыльев… Эх-ма! Ну, выпьем, дружок… за наше прошлое и за… бу-ду-щее»…

На большую интимность не удавалось мне вызвать казака. Не удивляйтесь этому. Больше всего мне пришлось соприкоснуться с казаками, когда я работал в колхозе в Кагальнике. А как вам уже известно, в то время я был председателем профессионального рабочего союза. Иначе говоря, был я тогда своего рода тоже советской шишкой.

Ясно, — люди меня просто остерегались, ибо всем было известно, что подобную должность мог занимать только ставленник коммунистов.

— Во время бегства к вам казаков с Кубани, не случалось ли вам встречаться с казаками станицы Уманской? — прерываю собеседника.

— Нет. Не приходилось.

— А станицы Пролетарской? — продолжаю.

— Станицы Пролетарской — да.

Однажды является ко мне рабочий средних лет. Просит, чтобы я ему помог устроиться в колхоз. Вижу — парень толковый. Расспрашиваю. Он мне откровенно сказал, что он казак и что его раскулачили. Больно ему было смотреть, как чужие пользуются его добром, решил потому податься в свет. Документов, конечно; никаких. Пришлось смастерить.

В колхоз он попал. Парень был работящий и понимающий в хозяйстве. Со временем был выдвинут, так сказать, на управляющего, т. е. он фактически вел хозяйственную часть колхоза. Выписал свою жену с двумя детишками и еще 12 казачьих семейств, которые тоже были приняты, с моей помощью, в колхоз, кроме одного старого-престарого казака. Было ему лет 80. Был бел, как лунь. Тоже был в Пролетарской раскулачен. В Кагальник пригнал он двенадцать овец, которые как-то удалось ему скрыть от раскулачивания. Но бедный старик, как говорится, попал из огня да в полымя: здесь его окончательно раскулачили — забрали его овец, а самого, как престарелого, в колхоз не приняли. Вероятно, несчастный старик так где-нибудь под забором и помер от голода. Лично никак не мог ему помочь.

Через год после прихода этих казаков в Кагальник, в управление села был прислан коммунист Ипатов; как оказалось потом Ипатов, был уроженцем-иногородним станицы Пролетарской. Ипатов, конечно, узнал своих станичников. Начал вести расследование: как это могло случиться, что кулаки да попали, вдруг, в пролетарии. Почва подо мною начала накаляться. Вам уже известно, что лично я дал «драпу» потом в Симферополь. Казаки тоже скрылись. Неизвестно куда. Больше с ними не встречался, Хорошие были ребята.

Примечание автора. Как природный кубанский казак станицы Уманской, (была, если не ошибаюсь в 1929 году переименована большевиками в Пролетарскую), естественно чрезмерно хотел что либо узнать и услышать о родной станице и братьях казаках своей станицы, там пребывающих. Потому умышленно я завел речь о казаках станицы Уманской. Как видит читатель, подсоветский человек даже не знает старого названия станицы. Позже, когда я своему собеседнику открыл кто я, он мне более пространно рассказывал о казаках станицы Уманской. Назвал фамилии казаков, с которыми ему пришлось столкнуться. По понятным причинам не передаю все. Самое существенное выпускаю. Выпускаю и фамилии, даже иногда и коммунистов. Мой собеседник утверждает, что не все коммунисты там, на самом деле коммунисты.

— Казаки, по моему, сейчас там поют те же песни, что и до большевиков. Казаки с Кубани, которые работали в колхозах в Кагальнике, особенно любили петь песню:

Выпрягайте, хлопци, конейТа лягайте опочивать,А я пiду в сад зеленый,В сад крыныченьку копать.

Копав, копав я крыныченьку,Тай докопав я до воды,Утром рано, раненькоПрыйшла дивчененка по воду.

Просив, просив я у ней ведерце,Вона його не дала,Давав, давав я и колечко —Вона його не взяла…

В колхозе моя жена всегда распевала вместе с казачками эту песню. Прекрасная мелодия. На что я, которому слон наступил на ухо, и то научился петь эту песню. В том же колхозе первый раз я услышал от казаков «Ты, Кубань, ты наша Родина», которую тайком распевали казаки, иногда — «А вжеж лiт двiстi» и много, много других красивых песен пришлось тогда услышать.