Артем Шейнин - Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган Страница 3

Посольство Монголии было недалеко от нашей школы, и дети многих дипломатов учились в ней. Хотя школа была даже не «спец», а вполне обычная, «рабоче-крестьянская», как мы шутили.

Звали девочку Минжин, и был я в нее по-мальчишески влюблен.

А как обратить на себя ее внимание, не знал.

И вот мы что-то там веселимся, «Boney М» какой-то играет, танцы-шманцы… И вдруг входит Минжин и говорит, что в Афганистан вошли советские войска.

Так и сказала «вошли»…

Все слегка остолбенели от такой новости. И тут я решил, что мой час настал, и очень «авторитетно» заявил, что это все фигня и что об этом я еще раньше слышал по «западному радио». И что это, мол, они все нагнетают, гады. Однако ожидаемого эффекта мое выступление не произвело, поскольку Минжин спокойно возразила, что узнала об этом не из «голосов», а от папы.

Авторитет папы-дипломата явно перевешивал мой авторитет политинформатора класса. И мне ничего не оставалось, кроме как пробурчать что-то вроде «все равно, фигня это все»…

Но когда после зимних каникул мы вышли учиться, темой первой же моей политинформации уже был как раз «ввод ограниченного контингента советских войск в Афганистан для оказания братской помощи дружественному афганскому народу в отражении возможной империалистической агрессии».

«Моя война» становилась все более реальной…

В течение следующих двух лет вести из Афганистана приходили редко, и все больше в виде статей про то, как воины-интернационалисты строят школы. К статьям прилагались фотографии наших радостных солдат и не менее радостных афганцев и при виде этих взаимных улыбок в реальность «империалистической агрессии» как-то не верилось.

Тем не менее войска из Афганистана почему-то не уходили.

И чем больше они строили в Афганистане школ и сажали деревьев, тем меньше верилось, что занимаются они именно этим. Кого как, а меня эти сомнения только радовали…

После смерти деда «голоса» я не слушал.

Сначала как-то не решался притронуться к его транзистору. Потом никак не мог справиться с настройкой, а вскоре старый ВЭФ совсем умолк. Так умирает старый верный пес вслед за хозяином.

Источников альтернативной информации у меня не стало, а покупать новый приемник было не на что. Да и магнитофон стал для меня куда более насущной мечтой.

Так что происходящее в Афганистане на самом деле оставалось непонятным.

Но поползшие со временем разговоры про «цинковые гробы из Афгана» эту «непонятку» раскрывали вполне определенным образом.

В январе 82-го я отмечал 16-летие. В гости пришла Минжин, которая к тому времени уже училась в спецшколе. Так что виделись мы редко, но отношения теплые сохранили. Хотя и чисто дружеские по-прежнему.

И вот, по-дружески подтрунивая надо мной, она вспомнила, как два года назад мы поспорили из-за Афганистана:

– А теперь там уже два года идет настоящая война.

Так и сказала – «война».

Может быть, что-то стерлось из памяти, но я не помню, чтобы до этого кто-то произносил вслух это слово, говоря про Афганистан.

Эпизод третий. Война

Многие догадывались, что там происходит и откуда берутся цинковые гробы. Но для нас, родившихся и выросших в СССР, со словом ВОЙНА были связаны слишком определенные ассоциации.

Во всяком случае, когда речь шла о нашей стране.

А Минжин родилась в Монголии, где не было Великой Отечественной. А лет до 9 росла в Нью-Йорке, где знали только про Вторую мировую. Которую, при этом еще они, американцы, в основном и выиграли.

И теперь, живя в Москве, она со всей непосредственностью назвала вещи своими именами. Более того, видимо, «своими именами» у них дома называли многое. Иначе чем еще объяснить следующее выданное ею «откровение»:

– Эти дураки непонятно зачем посылают на смерть молодых солдат.

Под «этими дураками», видимо, подразумевалось наше руководство. Но даже не эти слова поразили нас с ребятами больше всего. Хотя и очень уж непривычно звучали они, сказанные вслух.

Почему-то произнесенные тоненьким, нежным голоском Минжин слова про два года войны, на которой убивают НАШИХ молодых солдат, произвели на меня куда большее впечатление, чем все «шепоты» про «цинки» до того.

Пожалуй, именно в тот день идущая в Афганистане война и предстоящая мне служба в армии плотно совместились в моей голове.

До армии оставалось два с небольшим года. Я не питал иллюзий по поводу поступления в те институты, которые были мне интересны, – ИСАА МГУ, МГИМО.

Туда нужно было сдавать английский, который я знал вполне прилично для общеобразовательной школы, но совершенно недостаточно для «серьезного» вуза.

Денег на репетитора не было. Как не было и блата, без которого то же вряд ли было реально поступить туда, куда мне было интересно. А поступать туда, куда было не интересно, как-то не хотелось. Да и не было это особо в духе того времени. Во всяком случае, как я его понимал.

Как не было в духе времени рассматривать призыв армию как конец света.

Вопроса, в каких войсках служить, у меня не возникало уже очень давно.

Мне было 7 лет, когда перед ноябрьскими праздниками у нас в доме появился первый телевизор. Маленький, чернобелый, но все равно – чудо.

И среди первого, что я увидел, благодаря этому чуду, был парад на Красной площади.

Министр обороны объезжал коробки парадных расчетов разных родов войск. На его приветствие они отвечали дружным «Ура-а-а!»

И вот министр остановился перед строем парней в тельниках и беретах.

– Вот они, красавцы! – сказала бабушка.

– Здравствуйте, товарищи десантники! – гулко разнеслось в морозном воздухе приветствие министра обороны.

Так я узнал, как называются «красавцы».

«Ура-а-!» – разнеслось над Красной площадью их ответное приветствие. Безусловно, самое дружное и бодрое.

Я почти не помню бабушку – больше по ощущениям, чем по каким-то фразам. Но эти ее слова про «красавцев» врезались в память навсегда.

Вот так, наверное, и складывается часто судьба. Наша и наших близких. Из таких вот сказанных невзначай слов.

Потом уже я узнаю, что береты у «красавцев» голубые, как и полоски на тельниках.

Потом, когда, став чуть старше, буду выбегать сразу после трансляции парада на Садовое кольцо, где шла выходящая из города техника. И с нетерпением ждать проезда кургузеньких бээмдэшек с гордо сидящими в них парнями в странных шлемах и с автоматами без прикладов.

Но начало всему этому положит одна бабушкина фраза в ноябре 1973 года.

И именно эта фраза задолго до армии определит, где я хочу служить.

Ну а к январю 1982-го уже выучен наизусть фильм «В зоне особого внимания». Уже не раз и не два отсмотрен «Ответный ход».

Вопрос о том, какие войска лучшие, – не стоит. Вопрос только, как попасть туда…

Но только фраза, сказанная Минжин, связала в моем сознании мечты о ВДВ и осознание того, что это еще и самый верный путь на войну.

Именно с этого времени все мысли о будущей службе в армии стали мыслями про ВДВ и Афганистан.

Кто-то скажет: «Романтичный идиот!»

Не стану ни возражать, ни спорить.

Отголоски пионерского бабушкиного детства и комсомольской юности деда?

Наверное.

Но про себя я знаю одно: в МОЕМ случае именно ЭТОТ «романтизм» и именно ТАКОЕ наследие помогли мне ВЫЖИТЬ и УСТОЯТЬ в той реальности, до которой в январе 82-го оставалось два с небольшим года.

Да и вообще, сколько бы мы ни стебались порой над «пионерской зорькой», которую впихивали в наши головы в советское время, лично я уверен, что во многом благодаря ТОМУ воспитанию и в Афгане большинство не скуксились. И даже на Чечню еще хватило «запала» – это ведь генералы некоторые там обосрались, а солдатики да летюхи со старлеями сдюжили.

Потому как успели еще пожить в то время, когда «Офицеры» и «В зоне особого внимания» были культовыми фильмами, а слово «армия» не было страшилкой для малышей.

Ладно, завязываю с пафосом. Тем более, может, я и не прав.

Продолжу о том, что знаю.

Эпизод четвертый. Доктор

Быстро пролетел девятый класс, вот уже и десятый скоро закончу.

Я еще школьник, но 1983 год многое предрешит и в моей армейской судьбе.

Армия уже «присматривалась» к нам, призывникам весны 1984 года.

Весной 83-го, перед очередной медкомиссией в военкомате, объявили: признанные стопроцентно годными получат шанс выбирать войска, где служить.

То есть выбрать «элитные» ВДВ, морскую пехоту, пограничные или флот.

Проблем со здоровьем у меня не было, но проблема со стопроцентным прохождением комиссии была.

Одна. Но, учитывая мои мечты о ВДВ, довольно серьезная.

Дело в том, что одним из этапов медкомиссии была проверка вестибулярного аппарата. Тебя усаживали на круглый вращающийся стульчик с высоким шестом за спинкой. Нужно было закрыть глаза, держаться руками за подлокотники, и тебя начинали быстро крутить вокруг своей оси, вращая стульчик этим самым шестом.