Борис Емельянов - Снежинск – моя судьба Страница 3

Евгении Викторовна рассказала, что срок учебы в институте составлял шесть лет, а студенты (в 1960/61 учебном году их должно было быть около 300 человек) занимались 4 дня в неделю – по 4 часа за вечер, и почти все работали на базовом предприятии.

На работу в должности старшего преподавателя меня оформили с 1 августа 1960 года. Зарплата моя, с учётом увеличения в 1,3 раза, установленного для закрытых городов Минсредмаша, составила 1560 рублей, что было весьма весомо для молодого специалиста. Это позволило нам с Людмилой купить уже через месяц новенькую диван-кровать. С 1 января 1961 года была проведена 10-кратная деноминация рубля, и я стал получать 156 рублей (объяснение необходимости денежной реформы было довольно неубедительным, но Никита Сергеевич Хрущёв выдавал её как очень важный шаг; запомнилось его рассуждение о том, что теперь люди, обнаружив на дороге потерянную кем-то копейку, обязательно поднимут её, а не будут, как раньше, пинать ногами, на деле же оказалось, что копейка так и осталась невесомой монетой, поскольку цены на недорогие товары довольно быстро поползли вверх).

Первым из преподавателей, с которым я познакомился, был Владимир Михайлович Овчинников, в ведении которого находилась лаборатория общей физики. Очень простой в общении, всегда спокойный и доброжелательный, он и в каникулы почти ежедневно бывал в институте, охотно отвечал на мои вопросы и даже давал на первых порах кое-какие полезные советы.

Вскоре после получения нами жилья Виктор Дедешин познакомился с интересным человеком, жившим в нашем подъезде. Это был Анатолий Павлович Смирнов, начальник режимного отдела НИИ-1011, где уже работал Виктор и Лёня Сафонов. Будучи, как и Виктор, заядлым рыбаком, капитан Смирнов быстро разглядел в новом знакомом соратника по увлечению. Через некоторое время они стали довольно часто ездить на рыбалку на соседние озера, которых было немало в округе. Не обходили своим вниманием и озеро Синара, на берегу которого у Анатолия Павловича, как и у многих городских любителей рыбалки, стояла на приколе двухвесльная лодка.

Вслед за Виктором подружились с Анатолием Павловичем и его женой Фаей и мы с Люсей. Я удивлялся, почему Смирнов вовлёк в круг близких знакомых и нас, но потом понял, в чём дело: ему, человеку чрезвычайно живому и открытому по натуре, большому любителю дружеских застолий, было интересно общаться с молодыми людьми. Действительно, с самого начала мы чувствовали его доброе отношение к нам. К тому же он оказался очень хлебосольным человеком и с первых же дней знакомства стал довольно часто приглашать нас к себе на ужин.

Происходило это обычно вечером в субботу, а иногда и в воскресенье. Любимым его угощением была жареная картошка. Анатолий Павлович аккуратно разрезал каждый клубень на продольные дольки и укладывал их с верхом на огромную чугунную сковороду: наблюдать за ним в такие минуты было одно удовольствие. Затем он раскладывал по тарелкам равномерно обжаренную со всех сторон крупную «соломку» и выставлял на стол бутылки со спиртным, которого, как мы потом поняли, у него всегда было в изобилии: водка разных сортов, ликер, коньяк, а порой и кубинский ром. Приподнятое настроение у Анатолия Павловича достигало в такие минуты апогея: глаза его сияли, и мы видели, что он очень рад нашему присутствию. В отличие от Виктора, я не мог каждый раз выпивать по полной рюмке, но иногда, всё-таки, увлекался и явно «перебирал», из-за чего на следующее утро чувствовал себя отвратительно – особенно когда кроме водки попробовал как-то и ром.

Довольно регулярные застолья продолжались немногим больше года, пока мы не переехали в выделенные нам осенью в доме по улице Свердлова, 36 квартиры: Дедешиным – 2-комнатную, а нам – однокомнатную. Для меня «посиделки» у Смирновых стали совсем редкими после того как 21 сентября – на месяц раньше срока – Люся разрешилась от бремени. У нас родился сын! Меня переполняла такая радость, что я долго не мог прийти в нормальное состояние. Настроение это усиливалось ещё и тем, что у Люси эта была вторая беременность: первая продолжалась месяца два или три из-за неожиданного «выкидыша», поэтому опасения возникали и во время второй попытки.

Я решил назвать нашего первенца Андреем, и мы с друзьями от души отметили его появление на свет. Но через несколько дней я передумал и, согласовав с Люсей, дал сыну другое имя – Сергей: так звали моего деда по отцовской линии…\

Я – преподаватель

Вскоре после ознакомления с институтом я узнал, что на первых порах мне придется вести техническое черчение, поскольку преподававший его сотрудник предприятия Александр Сергеевич Федоров отказался продолжать эти занятия. Меня такое известие весьма огорчило, так как я был настроен на курс «Обработка металлов резанием», в котором, как я полагал, для меня не существовало белых пятен. Но делать было нечего, и вскоре я встретился с Федоровым, чтобы получить от него необходимые пояснения. Александр Сергеевич оказался очень приветливым человеком, готовым чуть ли не расцеловать меня: ведь он освобождался от изрядно поднадоевшей ему вечерней нагрузки!

Из беседы с ним мне показалось, что никаких сложностей в преподавании этого предмета для меня не будет, и мы довольно быстро расстались как добрые знакомые.

Несмотря на уверенность, что с черчением я справлюсь, меня, всё-таки, не покидало некоторое волнение: ведь преподавать придется не школьникам, а людям, имеющим, в отличие от меня, опыт работы на производстве. Но всё обошлось, первое занятие прошло вполне удачно, слушатели мои были довольны.

Одной из первых тем курса было изучение шрифтов и освоение навыков их написания. Для многих студентов задача эта оказалась непростой. Учебных пособий не было, и первое из них я решил сделать сам: специальный плакат на листе ватмана формата А-1. Образцы шрифтов нужно было написать чёрной тушью. Работал над этим пособием я настолько тщательно, что ни в одной букве или цифре невозможно было обнаружить сколько-нибудь заметных дефектов. Когда плакат был вывешен в аудитории, меня начали спрашивать, как мне удалось раздобыть его. Я пояснил, что пришлось всё делать самому, но некоторые мне, видимо, не верили и подолгу рассматривали моё «произведение искусства».

По указанной теме студенты должны были сдать зачёт с оценкой за качество, подготовив работу по типу сделанного мною образца. Сроки были вполне достаточные, но некоторые мои подопечные явно не торопились, ссылаясь на нехватку времени. Хорошо понимая трудности учёбы в вечернем институте, я всё же вынужден был проявлять настойчивость, так что в целом всё складывалось неплохо. И вдруг, в один из дней мой труд, которым я так гордился, исчез со стены. Я не мог поверить своим глазам, питая слабую надежду, что учебный плакат взял для каких-то целей кто-то из сотрудников института, но мои расспросы результата не дали. И вот, незадолго до истечения установленного срока сдачи задания, этот плакат принесла мне на зачёт одна из студенток. Я сразу узнал свою работу, которая, однако, была довольно искусно «подпорчена»: некоторые буквы и цифры оказались подтёртыми или обведены так, чтобы видна была несколько неуверенная рука. Внизу справа в прямоугольном штампе были вписаны фамилия преподавателя, т.е., моя, и этой студентки. Работала она в 1-м конструкторском бюро (КБ №1) основного предприятия, и я пытался сначала убедить себя, что зря, наверное, подозреваю её в плагиате, но, всматриваясь раз за разом в принесённую мне работу, я видел свою руку. Состояние моё в эти минуты можно было охарактеризовать одним словом: шок! Между тем эта дама вела себя совершенно спокойно и ждала решения. Наконец, я сказал ей, что это не её работа, а подправленный ею образец, исчезнувший из кабинета черчения. Студентка бурно выразила «искреннее» недоумение моим подозрением, уверяя, что я ошибаюсь. Сыграла роль крайне обиженного человека она артистически, и я понял, что дальнейший разговор с этой нахалкой совершенно бесполезен: у меня нет никаких шансов доказать свою правоту! Скрепя сердце, я предпочёл поскорее покончить с этой злополучной историей и вписал в зачётную книжку требуемое слово.

Запомнился и ещё один студент – Воробьёв Юрий Николаевич. Он был заметно старше меня и выглядел весьма респектабельно. Крупного, но несколько рыхловатого телосложения, большой любитель поговорить на самые разные темы, он мало был похож на студента. Пользуясь малейшим поводом, он не раз удивлял меня своей эрудицией, познаниями в самых различных областях знаний. Вёл он себя при этом настолько солидно, что мне порой было непонятно, зачем этому человеку нужна была учёба? Постепенно я стал уклоняться от излишне длительного общения, стараясь относиться к нему просто как к студенту.