Владимир Афанасьев - Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине Страница 3

Недалеко от церкви стоит большой двухэтажный дом. Низ каменный, верх деревянный. При доме большой сад, в котором некогда стояли ульи числом до двадцати. В Алепино половина сельчан носила фамилию Солоухины. Редко кто из них помнит сегодня о былом своем родстве, хотя и произошли все когда-то от единого корня. Если где-нибудь, особенно во Владимире, встретишь нашего однофамильца, то он, или его родители, непременно окажутся из Алепино. Село это и есть родина семьи Солоухиных.

О некоторых из нашей родни я знаю чуть больше, о других, к сожалению, меньше. Эх, кабы наперед знать, что твои воспоминания когда-нибудь понадобятся другим людям, сколько деталей удержалось бы в памяти! Обыкновенно, все случается наоборот. Живешь рядом с человеком и не думаешь, что надо бы запомнить, может, записать что-то о нем… Спохватишься потом, а его уж, глядь, и нет в живых… Невольно подосадуешь, что в памяти осталось не так уж и много, а иногда и вовсе мало. Так! Какие-то крохи-детали, а достоин-то человек был гораздо большего… Но, поздно отчаиваться. Лучше последуем старинному совету: дорогу осилит идущий. Глядишь, и соберутся капли памяти в один благодатный ручей.

Рассказ о нашей семье, едва ли стал бы актуальным для широкой общественности, не будь один из ее членов так знаменит и значим для культуры России. Этого же человека недаром называют и гордостью нашей Владимирщины. Им стал писатель Владимир Алексеевич Солоухин.

Дяде Володе выпало стать младшим ребенком в семье Солоухиных. Когда он родился, шел июнь 1924 года. Грачиный гам на старых липах, ласковый шум неспешно раскачивающихся ветвей, звень изредка тревожимых колодцев, и вдруг… внезапно ворвавшийся в спокойную хмарь летнего дня высокий заливистый крик родившегося только-только мальца. Голос ребенка, пронзая толщи листвы, несся по селу и улетал далеко, за околицу, растворяясь в заречной шири лугов, окрестных полей и лесов…

Все в той мирной поре благовещало о приходе в мир еще одного, с виду вполне обычного мальчика. Таких по городам и весям в те годы рождалось сотнями тысяч, и лишь сотне, другой предстояло стать гордостью всей страны. Сельская труженица, укачивая ребенка, редко озабочена пожеланием ему эфемерной славы. За нее, за славу, ой, сколь наплачешься! Лучше: «Расти, – шепчет мать, – здоровым, умным и добрым! И людям на погляд, и себе не в тягость. Даст Бог талант – ладно, не даст – и так проживем! Был бы человеком с душой и достатком». Пожелания матери не витали в кущах самолюбивых дворянских представлений о жизни. Немудрящая смиренность Богу милее. От нее многое воздается ее ребенку и выстроит в итоге его путь. Капли красоты, энергия талантов наполнят душу и побудят действовать всем на пользу. Тем и удержится в мире ее дитятко, тем и крепок в нем будет с корнями и веточками. А пока, спи Володенька, не галчите птицы!

Шуму грачей при своем рождении сам В. А. Солоухин отвел несколько строк: «Не потому ли я до сих пор засыпаю в своем доме, не обращая внимания на грачиный гам. Я как-то совсем не слышу их оглушительного, надсадного крика».

Старинное село Алепино. Большая крестьянская, патриархальная семья. Культура взаимных отношений ее членов вместе с постоянной тягой к знаниям позволяла негласно причислить семью к сельской интеллигенции. «На Западе ученые считают, что первые семь лет жизни закладывают у человека фундамент личности и определяют ее дальнейший ход развития. Мои первые семь лет были счастливейшими годами жизни. Вокруг меня российская доколхозная деревня с яблонями, пасеками, со светлой рекой Воршей, с грибными проселками, с васильками во ржи» (В. А. Солоухин).

Несомненно, Володя был любимцем матери. Убирая со стола что-нибудь вкусное и дорогое, она неизменно приговаривала: «Это Володе». В большой семье легче пестовать младшего. При подросших старших детях у Степаниды Ивановны появилось больше свободного времени, которое она с удовольствием посвящала младшенькому. Будто нагоняя молодость, она с особым упоением наизусть читала ему стихи Н. А. Некрасова, А. К. Толстого и многих других поэтов, чьи книги семья любовно покупала на скудные крестьянские средства. Среди них почетное место занимали и книги духовного содержания. С материнских слов Володя знал не только основные молитвы, но и множество библейских историй.

Как мы уже говорили, из-за вечной занятости Степаниды Ивановны роль постоянной сиделки пала на сестру Катюшу. По болезни позвоночника, резко ограничившей движения, она проводила время, в основном, лежа наверху – на втором этаже дома. Катюша прочитала братишке почти все книги Пушкина и Лермонтова. Тогда же, еще не умея читать, дядя Володя стал с ее слов декламировать целые страницы из произведений классиков. «А, учась в пятом классе в селе Черкутино, я начал кропать свои стихи под воздействием детской влюбленности в семиклассницу Надю Сергиевскую, дочку черкутинского дьячка». Так, день за днем, торилась в его юной душе волшебная и пока незаметная для всех тропинка в большую литературную жизнь. Когда писатель стал знаменит, он не раз удивлялся – как из босоногого, белоголового деревенского мальчишки, одного из 114 учеников переполненной алепинской школы, вдруг вырос писатель. Я же, со своей стороны, убеждена: он родился поэтом и был им всю жизнь.

Быстротечно детство, а в деревне особенно. За трудами в вековечном природном цикле взросление детей происходит значительно быстрее, чем в городе. Оканчивая обе школы, – начальную алепинскую и семилетнюю в ближнем селе Черкутино, – все братья и сестры стабильно уезжали из родительского дома в Москву или во Владимир. Кто-то сразу начинал работать, а кто-то, терпя лишения, продолжал учиться дальше. Большая жизнь вбирала в себя навсегда, обрекая жить в иных местах, уже минуя Алепино… и не по причине угасания любви к родным местам. Вовсе нет.

Перерастая гнездовье, птенцы на разных этапах жизни задавались новыми задачами, нежели теми, что виделись им вначале в родном Алепино. И, надо сказать, все Солоухины, рано или поздно, добивались своего, но никто не растерял при этом, а, напротив, хранил до конца благодарную память о родительском доме. Сюда, на родной порог, они стремились попасть при любом удобном случае: в отпуске, проезде мимо, или других обстоятельствах. Особенно влекло сюда при жизни родителей. Кому из взрослых не хочется вновь почувствовать себя ребенком, втянуть в себя запах родного жилища, на секунду беспомощно уткнуться в грудь матери и отца и тут же взрослой заботой и участием, хотя бы отчасти, возместить им за труды и несчитанные хлопоты. Почти каждому дорог мир его детства, дом, вокруг которого даже сад источает свой, навсегда затверженный в памяти аромат.