Григорий Александров - Моя жена Любовь Орлова. Переписка на лезвии ножа Страница 3

Между прочим, там снята сцена: «Барский – командир корабля пробует обед»[20]. Снята она очень паршиво, причины изъясню позже, а снимал я ее потому, что не было солнца и было время, да и «юпитер» был в салоне. Думаю, что она пригодится, если уж не очень паршиво снята.

Пишите, как идет работа и успеем ли к 20-му. Эдуард все-таки намерен уезжать. Может, тогда другого оператора сюда пришлете. Гибера[21] или Славинского[22] или еще кого-нибудь. Тогда наверняка кончим. Подумайте за это.

ХО! ХО! Должно быть солнце. И не только это солнце. 20 декабря одна звезда, золотомедальная, должна стать солнцем – сильнейшим солнцем, которое, вспыхнув в Москве, должно засветить в Китае.[23]

Жму Ваши руки и желаю бодрости, отсутствия уныния и прилива любви к делу.

Ученик Гр. Александров.

Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ

Сценарий этот вкладываю с благодарностью и уважением в Ваш архив, ибо он мог развиться только благодаря Вам. И с Вашей помощью, и с Вашей школой.

Еще раз с любовью и уважением

Ученик Гр. Александров.

30 июня 1926 года. Чистые пруды[24].

Г. АЛЕКСАНДРОВ – М. ШТРАУХУ

28. X.26 г. Ростов-на-Дону

Максим!

Посылаю тебе письмо Иды[25], которое получил вчера вечером.

Новые тебе задания.

Если есть возможность в Тифлисе выстроить «Отрадное»[26] и осветить его – т. е. получить 2 тысячи ампер света – то мы его там будем снимать. Следовательно, наведи соответствующие справки и немедленно сообщи[27].

1. Есть ли материалы (бревна и пр.)

2. Рабочая сила

3. 2 тысячи ампер света

4. Рельеф местности

5. И на всякий случай – какая в Госкинопроме Грузии аппаратура, т. е. на сколько ампер.

Центр на эту комбинацию, кажется, пойдет охотно.

В Москве с 23-го все время идет снег.

Да!

Спасибо тебе за (неразборчиво. Что-то «артистическое». – Ю. С.), его мать! Были мы на концерте, и Эйзен спал, храпя на весь зал.

Ну, желаю всего лучшего – еби, пока нас нет. И смотри, имей меня в виду на заграничные вещи.

Привет. Гр. Александров.

М. ШТРАУХ – Г. АЛЕКСАНДРОВУ

баку, 19.XII.26 г., вторник

9 часов вечера

Обнародовать во время обеда между вторым и компотом. Читать с большим подъемом[28].

«ДОРОГИЕ МУГАНЦЫ!

Уезжая завтра из столицы Азербайджана, я не в силах смолчать и дрожащей рукой пишу вам под звуки оркестра, который доносится из “Зверинца”.

Сначала о дороге. Я никогда не забуду этой быстрой захватывающей езды! Я не сомневаюсь, что кони, на которых мы ехали, участвовали на Дерби и на бегах еще в 1881 году. Выехав, как известно, из (неразб.), я прибыл в Аджикабуме уже в 4 часа утра. Ах, как мы летели! Ну, об этом я не буду говорить. Точка!

В дороге мы питались прекрасно. Помимо нравственного удовлетворения от одной мысли о том, что у нас на столе в тот день были гуси, я на стоянках щипал растущий по пути хлопок и жевал его. Кстати о хлопке:

Как не взять его себе на память о Мугани! В Агрибаде я набил полные карманы нерасцветшими коробочками, и, о чудо! В Аджикабуме хлопок в моих брюках распустился пышным цветом от стоявшей в карманах жары.

Но об этом я тоже не буду говорить, точка!

Так мы проехали Александровку и Зубовку. В Александровке мне крестьяне жаловались, что на хлопкоочистительных заводах их обвешивают. Я их внимательно выслушал и обещал в Центре (ну, во ВЦИКе, что ли) поставить об этом вопрос. А Зубовка? Там чуть не погибла моя молодая жизнь в волнах Куры. Ибо когда я переходил пешком с вещами мост, меня хотел подстрелить часовой, приняв за контрабандиста. На паром мы, конечно, опоздали, и, бросив нашу кибитку, наняли другую подводу. Но и об этом я тоже не буду говорить, точка!

И верно! Это все пустяки и неважно. Важно другое!

Я хочу отблагодарить Вас, дорогие муганцы, за те 18 дней моего пребывания у вас, которые потрясли меня. Время не в силах будет сгладить воспоминания об этих днях в моей памяти. По роду нашей работы мы сталкиваемся со множеством людей, бываем во многих местах, видим больше, чем другие люди, и нужно признаться, что гостеприимней компании, таких (черт возьми, как бы это получше выразиться!), таких симпатичных людей мы не видывали. Ей-богу, я не льщу. И еще второе: в башню-то меня теперь никто не засадит! Так вот это я и хочу сказать! Я думаю, что оставшееся трио всецело присоединится к моему мнению (голоса Серго, Эдуарда и Гриши[29] с места):

– Правильно! (Аплодисменты.)

Так до свиданья, товарищи!

До свиданья, незабываемые хозяйки Ксения Николаевна и Мария Алексеевна!

До свиданья, Сурен Мирзоевич и Ричард Львович!

До свиданья, Ашот Моисеевич и два телохранителя!

И наконец, до свиданья, Надюша!

Кстати, о Надюше: Надежда Суреновна, ешь всегда хлеб во время обеда и не брыкай маму, когда спишь.

Привет также преферансисту Васе (голос Васи с кухни: э-э-э!).

Вобщем, до свиданья, вся Мугань!

Когда будут читаться эти строки, поезд уже будет уносить меня в матушку-Москву по вольной Кубани. Не поминайте лихом.

Еще раз большое спасибо за все! Работайте и производите во славу Мугани!

Да здравствует кооператив им. Ленина.

Да здравствует хлопководство в СССР!

Да здравствует мировая революция!

(Все встают. Бурные аплодисменты, переходящие в овацию.)

С подлинным верно. Отныне постоянный представитель Муганских степей в Москве.

Максим Максимович Штраух».

Григорий Александров и Сергей Эйзенштейн были неразлучны в течение почти десяти лет.

С. ЭЙЗЕНШТЕЙН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ

ленинград. «Европейская гостиница». Экспедиция «Октябрь». Режиссеру Г. В. Александрову. Ком. № 307, 7 августа 1927 года. Абсолют – конфиденциально.

Дорогой Гришенька!

Предпосылка: может, я сгущаю краски, ведь я же не паникер, но, в общем, не знаю, и вся надежда сейчас на Вас.

Сейчас видел почти все (1500 метров еще в печати), и впечатление мое, что как «гениальное» произведение «Октябрь» не вышел.

Планово-художественно не получилось. Ставка на Зимний, как мы говорили, «Мюр и Мерелиз»[30], бита. Надо вытягивать дело вообще. Придется монтировать по непредусмотренному материалу, обилие коего вообще спасает положение…[31]

В книге «Эпоха и кино» Г. Александров публикует лишь фрагменты этого, оставшегося неизвестным полностью письма С. Эйзенштейна. Странно, что последний, такой педантичный в этом, не оставил в своем архиве его копии. Может, опасался, что о его собственном недовольстве «Октябрем» узнают: «абсолютно конфиденциально».