Как мы росли - Роман Горбунов Страница 3

реже привлекали к сбору урожая, так как мы слишком много топтали здоровых кустов, да еще к тому же пропускали за собой много ягод, прятавшимися за густыми листьями. В итоге за нами нужно было еще раз проходить по тем же местам. Пока взрослые работали в огороде, мы игрались в дедовские инструменты в мастерской, либо прятались в курятнике, пугая кур, которые переставали от этого потом нестись, а нам за все это влетало от деда. Однажды на большом дубе напротив нашего дома поселились белки, и мы их с любопытством подкармливали орехами, пока однажды наш кот не пронюхал о них, и не задрал всех, раскидав пушистые рыжие тушки на дороге. Для детской психики это было жестоко, помню я плакал, хотя кота тоже любил. Вечером мы собирались на длинной скамейке возле дома, лузгая семечки до глубокой темноты, здороваясь и обмениваясь слухами с прохожими. Небо в деревне особенное, на нем раза в три больше звезд чем на городском, и потому кажется, что сквозь эти белые дырочки к нам проникает больше солнца ночью, как сквозь решето. Наверное, поэтому деревенские ночи такие теплые как в воздухе, так и в душе. Еще лучше наблюдать за звездами, лежа на сеновале, — огромной горе скошенной травы, приготовленной для зимнего прокорма скота. Однако дед все время ругался и гонял нас от туда, а позже я узнал, что трава должна сначала высохнуть, прежде чем ее можно было придавливать, иначе она слипалась и загнивала. Несколько раз мне даже удалось поработать косой, длинной шваброй с острым закругленным металлическим концом. Одной рукой нужно было направлять само основание, а другой плавно подсекать острым концом траву. Сила там не нужна была, скорее больше изящества, поэтому в старину косили в основном женщины, а мужчины работали на сохе. Вот и мне удалось распахать сахой пару старых балаганов, — приятно было смотреть, как земля поднимается вверх под острым металлическим якорем, который тащили две мои хилые мальчишеские рученки. Вспоминались картины Льва Толстого в Ясной Поляне. Дед смотрел на меня и смеялся, позже он сказал, что соху в ручную редко таскали, а чаще запрягали в лошадь. Но мое самомнение, что я настоящий деревенский мужик после этого он уже унять не мог. Приезжих в деревню из города, местные всегда укоряли в чистоплотности и лености, и каждый из приезжих пытался доказать обратное, что он не хуже их, и тоже может сгодиться, работая на пределе своих возможностей.

Сам я хоть и вырос на берегу Волги, но когда впервые увидел Дон, был заворожен им. Волга как царица, капризная, задирающая нос, кокетничающая, а Дон всегда молчалив, суров и сдержан. Он навсегда меняет каждого, кто следил за его течением, оно как бы шепчет: «Делай как я! Будь спокоен и решителен!». Дон в тех местах был особенно близок, он огибал своими мокрыми объятиями полностью всю деревню, то есть она в трех сторон омывалась его тяжелыми струями. После того, как мы выполняли оговоренную норму прополки травы в огороде, ближе к вечеру приходили на берег реки купаться. Берег представлял собой белую полосу песка, покрытую как прыщами кое-где все теми же лопухами и коровьим пометом. Чуть выше пляж окаймлял широкий сосновый лес высотою с десяти этажный дом точно, поэтому по пути нам удавалось еще побродить по нему, и надо признаться бывать в лесу мне нравилось больше, чем купаться. Даже лежа на песке я постоянно огладывался на лес за спиной, чем смотрел в прохладные воды реки. Меня пьянил запах любого дерева, а запах свежих опилок вообще приводил в неописуемый экстаз. Как-то раз сидя на берегу дядька спросил меня: «Как ты думаешь, кто такой человек?». Я был ошарашен, мне тогда было всего 7 лет, не больше точно, что я мог об этом знать. Однако сразу понял, что вопрос был с философским подвохом. Я запомнил этот эпизод наверное потому, что я в том возрасте так усиленно больше никогда не напрягался, ответив ему достойно: «Люди не знают и никогда не узнают друг друга. Они знают все о технологиях, космических кораблях, а то, что у них под носом, они никогда не смогут разгадать». Теперь была моя очередь удивлять, дядька не ожидал такого ответа, посмотрев на меня так, как будто пытаясь понять, на каком заборе я это мог прочитать, ведь сам я в таком возрасте не мог такое придумать. Больше он меня в тот день ни о чем не спрашивал, а я ходил довольный тем, что смог ответить ему достойно. Вообще с ним всегда было весело, он знал наверное наизусть всего Достоевского и Ильфа и Петрова, цитаты из их книг сыпались на нас по поводу и без. Он умел искусно рассказывать истории из своей жизни, называя людей уменьшительно-ласкательными именами, например маму называл на старый манер маменькой, Лену Леночкой, а мужчину мужичком. От такой манеры речи невольно переносишься на сто лет назад, когда вместо машин по дорогам ездили повозки, а борода постоянно залезала в тарелку. Он был очень верующим, и несколько раз возил нас в известный монастырь со святым природным источником, расположенным недалеко от нашей деревни. Будил он нас в 5 утра, до сбора урожая, и прибыв туда, мы отстояв длинную очередь, окунались в ледяную воду три раза, перекрестившись, растирались на сухо. Ощущения были незабываемые, до сих пор помню все эти ощущения, и запахи деревянных келий, и серебряной воды. Другим летом с дядькой решили сплавать к роднику, который по слухам бил ключом на том берегу Дона, прямо напротив нашего пляжа. Ему эту историю рассказывали старшие, которые плавали туда по молодости, и вот он решил проверить: правда это, — существует ли там загадочный родник или нет. Не столько для пополнения своих питьевых запасов, сколько для безопасности, взяли с собой по две пустые пятилитровые бутылки, которые не тонули и оставались для нас как спасательные круги. Чем уже Дон и чем он извилистее, тем сильнее у него течение, и как раз оба эти условия были прямо перед нами. Даже никуда не плавая, можно просто нырнуть на месте и всплыть метрах в десяти от прежнего места, — течение нежно брало тебя на руки как младенца и переносило к себе на дно, где оно еще сильнее, а местами еще и закручивалось в водовороты. Сначала мы плыли с ним вровень, бросая вперед свои руки-бутылки, отталкиваясь от них, а затем я стал отставать, так как мои ноги начало закручивать холодным течением.