Сюзанн Варга - Лопе де Вега Страница 3

Из искреннего восхищения же проистекает смягченная и подретушированная картина взаимоотношений Лопе с его собратьями по перу, а также сама история литературных полемик первой трети XVII века. То, что в книге дано лишь фоновым и очень выигрышным для Лопе событием (этаким шествием триумфатора!), на деле было едва ли не важнейшей заботой всей творческой жизни поэта. И особенно в последние годы: буквально на глазах у Лопе меняется культурная ситуация, нападки теоретиков-классицистов все острее и болезненнее, и даже собственная «школа» драматургов при дотошном (почти священном!) соблюдении основных принципов «новой комедии» шаг за шагом переосмысляет все идейные основы, на которых она покоилась.

Литературный Мадрид 1620-х — это непримиримые Луис де Гонгора и Франсиско де Кеведо, находящийся в зените славы Лопе де Вега и стоящий в начале пути Педро Кальдерон, то есть все те, кто составит славу испанской культуры. Мадрид — это арена для яростных литературных споров и беспощадной полемики, развернувшейся между «классицистами» и приверженцами «новой комедии», «культистами» и «консептистами». Взаимная неприязнь Лопе и Луиса де Гонгоры — общеизвестный и неоспариваемый факт. Вражда касалась не только и не столько славы, но прежде всего разных, точнее, полярных подходов к поэзии. Какой должна быть поэзия — элитарной или массовой, «темной», вычурной, понятной лишь избранному кругу эрудитов, или «ясной», благозвучной и легкой, рожденной вдохновением и природой? В этом споре было все: и обмен «любезными» стихотворными посланиями, и пародии, и злые сатиры, но ни ненависть, ни обиды не помешали Лопе признать величие своего собрата на ниве поэзии в посмертном сонете: «…Он мертв и жив: пусть Гонгору для мира / Сей погребальный сохранит костер, / Где лебедь пал, там Феникс возродится». Однако и его отношения со «сторонниками» — Франсиско де Кеведо, Мигелем де Сервантесом, Тирсо де Молиной и Кальдероном — были отнюдь не безоблачны. Разногласия с Сервантесом (самого разного рода — от небрежения Лопе к житейским бедам своего коллеги и непонимания истинного значения «Дон Кихота» до неприязни к успеху Лопе неудачливого в театральном деле Сервантеса) были весьма серьезными и закончились полным охлаждением друг к другу. Ссорой и взаимными оскорблениями были осложнены отношения с Тирсо де Молиной. Написанная в Толедо (где тогда пребывал и Лопе) пьеса «Дон Хиль Зеленые Штаны», одна из любимых в Испании комедий, провалилась в 1615 году, чем вызвала насмешливый отклик вездесущего Лопе («эта нелепица монаха-мерсенария»), Тирсо не останется в долгу и позже объяснит провал тем, что в роли прелестной доньи Хуаны выступала Херонима Бургос, перезрелая любовница Лопе: «Разве можно спокойно смотреть <…>, как эту даму играет адская образина, гора мяса, древней, чем поместье в Монтанье, морщинистей, чем кочан капусты…» (перевод Е. Лысенко). За обычной склокой стояла, безусловно, ревность к талантливому молодому драматургу, но, быть может, и нечто большее — расхождение художественно-мировоззренческого свойства: позиция наблюдателя по отношению к театральному миру (монах-мерсенарий Габриэль Тельес — таково настоящее имя Тирсо де Молины — всегда будет в первую очередь служителем церкви и в конце концов откажется от карьеры драматурга) позволила Тирсо разглядеть за театральной позой фальшь и пустоту, за рассуждениями о чести — низость поступков и злокозненность помыслов, за всеобщей гармонией — компромисс и ложь. Его персонажи лгут и обманывают на каждом шагу, даже во имя благих целей — достижения счастья, любви, доброго имени. Не случайно гораздо более изобретательной и лихо закрученной интриги (а Тирсо гордился собственной изобретательностью и презирал тех, кто перерабатывал чужие сюжеты) его заботит внутренний мир его героев, их мысли и чувства, помыслы и разочарования.

А в последние годы рядом с Лопе де Вега будет набирать силу Кальдерон, который не только займет так и не доставшуюся Лопе должность придворного драматурга, но и полностью переосмыслит мировоззренческие основания «новой комедии». Когда в 1623 году Кальдерон начинает писать свои первые сочинения для театра, он естественно и неминуемо оказывается последователем и учеником великого драматурга. Понятие «школа», безусловно, с большим правом применимо именно к Лопе де Вега, полностью реформировавшему испанскую драму. Выражение же «школа Кальдерона» подразумевает неоспоримое первенство Кальдерона на театральном олимпе после смерти Лопе и иную, философско-эстетическую, направленность его пьес. Все в его самых знаменитых драмах — «Стойкий принц», «Жизнь есть сон», «Врач своей чести», — казалось, сделано по законам лопевской «новой комедии», но вместо изящной литературной игры на первый план выходит интеллектуальная загадка, философский или теологический тезис, вместо всеобщей гармонии — трагическая разобщенность, вместо веселого мелькания масок — гримасы разочарования и безнадежности. Быть может, само время населило театр Кальдерона не игривыми дамами и кавалерами, хитроумными и озорными слугами, а их искаженными очертаниями, поневоле вышедшими на сцену безумного «театра мира».

Внимательное путешествие С. Варга по вехам жизненного пути Лопе, несомненно, выигрывает от введения широкого социального и исторического контекста, тщательного истолкования многообразных культурных процессов, свойственных эпохе испанского барокко. Барочная двойственность и «сочетание несочетаемого» становятся своего рода доминантой в создании образа испанского Феникса. Сам образ мифологической птицы, умирающей и возрождающейся бесчисленное количество раз, столь любимый барочной поэзией и послуживший прозвищем ее самому гениальному творцу, воспринимается автором книги как символ неиссякаемой творческой силы ее героя, знак вечно побеждающего зова вдохновения и таланта. Всякая перемена состояния, внутреннего или внешнего, является источником творческого вдохновения Лопе. Для С. Варга поиск впечатлений, внезапные метаморфозы и перемены в жизни Лопе — это и проявление величайшего жизнелюбия ее героя, и осознанная погоня за вдохновением.

Жизнь и искусство в случае Лопе де Вега в подлинном и буквальном смысле не разделимы и не различимы. Творчество — самая суть существования «феникса гениев», главная и единственная страсть и цель его жизни, угаданное и сполна осуществленное личностное предназначение. Его жизнь, кажущаяся, быть может, сегодняшнему читателю почти калейдоскопической сменой положений и эпизодов, метаморфоз и неожиданных извивов, на самом деле, как ни парадоксально, была неспешной и внешне вполне устойчивой и монолитной. Никогда не занимая официальных должностей (ему так и не досталась должность Главного хрониста, к которой он так стремился), он менял скорее не ритм и способ жизненного существования, а покровителей и личные обстоятельства. Единственный поступок, связанный с некоторой переменой статуса — принятие священнического сана, — не особенно отразился на внешней жизни великого поэта. Стал ли он подлинным выражением скорби и духовного кризиса или попыткой как-то укрепить свой социальный статус согласно требованиям эпохи, до конца не ясно. Его жизненные обстоятельства, переживаемые бурно, напряженно и страстно, никогда не сдерживали, а лишь поощряли его творческий гений, в свою очередь питаемые им. И если жизненных ролей было не так много, то мир своей творческой судьбы — «многолюдный спектакль или многоголосый роман» (С. И. Пискунова) — он насытил редкостным обилием ролей и голосов.