Булат Галеев - Советский Фауст Страница 3

Юность альбигойца, или размышления о Фаусте

...Лев Сергеевич не раз показывал мне в Москве сохранившийся родовой герб Терменов со странным девизом: «Ни более и ни менее» (рис. 3), листал пожелтевшие листы альбома со своим генеалогическим древом, корни и ветки которого подробно прослеживались на многие века в прошлом, они уходили во Францию, Германию. Рассказывал с такими подробностями, — будто сам жил в те давние времена, да и о своем детстве такие ранние детали вспоминал, что порою не верилось: о том, как крестили в православном храме сразу после рождения, о том, как начал читать в три года, какие опыты проводил в гимназии. Сразу приходит в голову Сальвадор Дали, современник Термена, тоже великий, — тот, судя по его «дневникам гения», помнил даже о внутриутробном своем развитии. Но если у художника-сюрреалиста это был очередной повод для подтверждения «сверхреальности» его запредельного творчества, то Лев Сергеевич удивлял слушателей спокойно, без мистических всплескиваний усами, всегда стараясь подтверждать — фактами и документами — торжество любезного его слуху и духу материалистического мировоззрения.

Итак, прокручиваем пленку, насколько можно назад... В Италии и во Франции в начале второго тысячелетия от Рождества Христова начались гонения на сторонников так называемого альбигойского учения, которые в течение нескольких веков стремились создавать общество социальной справедливости (марксисты-коммунисты, оказывается, не были первыми, кто верил в эту светлую утопию). Точнее, сторонники этого диссидентского движения выступали против господствовавшей тогда римской церкви и, обвиняя ее в осквернении первоначального христианства, в развращенном отношении к земным благам и богатству, к власти, верили в возможность достижения общими усилиями тысячелетнего царства Божьего, в котором должно было наступить торжество духа и, соответственно, равенство чистых в своих намерениях людей (не зря же альбигойцы были тесно связаны с другой еретической сектой — «катарами», от греческого слова «катарос», т. е. «чистый»; само же слово «альбигойцы» происходит от названия южнофранцузского города Альби). Эту общую для гностико-манихейских ересей идею сегодня относят к проявлениям так называемого «хилиастического» социализма (от другого греческого слова «хилиазмос», означающего как раз «тысячу», тысячелетнее царство Божье). Социализм, как и другие формы ереси, не любили и в те времена, и после, и не зря один из немецких исследователей церкви еще в 1861 году писал: «Каждое еретическое учение, появлявшееся в средние века, носило в явной или скрытой форме революционный характер. Эти гностические секты — катары и альбигойцы, которые своей деятельностью вызвали суровое и неумолимое средневековое законодательство против ереси и с которыми велась кровавая борьба, — были социалистами и коммунистами. Они нападали на брак, семью, собственность. Если бы они победили, то результатом этого было бы всеобщее потрясение и возврат к варварству».

Так считал, вероятно, и папа римский, тысячу лет назад натравивший на них инквизицию и посылавший против еретиков крестоносцев, так считает и нынче наш современник академик Игорь Шафаревич, из яростно антисоветской работы которого «Социализм как явление мировой истории» я и привожу данную цитату[12]. Но сами альбигойцы думали иначе. Проповедуя аскетизм, проклиная собственность как тяжкий грех, они, — как толково объяснялось в «Словаре иностранных слов» советских времен, — «сурово обличали пороки католического духовенства, выступали против феодального гнета», чем и объясняется столь свирепое внимание к ним со стороны инквизиции и, заодно, Шафаревича. И, что примечательно, в рядах катаров и альбигойцев были не только смерды, но и, как мы привыкли говорить, представители передового дворянства того времени, — факт для нас немаловажный... Как бы то ни было, после более чем тридцатилетних «альбигойских войн» оплот «хилиастического социализма» пал, и крестовые походы завершились в XIV веке полной победой папы над диссидентствующей ересью.

И вот что выясняется из рассказов самого Л.С.Термена и его родственников. Вера альбигойцев в свои чистые идеи была столь неистова, что в целях сохранения этих идей в веках они «делегировали» за пределы жестокой осады четырех своих лучших, высокородных юношей. Среди этих посланцев в будущее был и альбигоец, давший начало фамилии Theremin (в русском написании стало затем — Термен). Судя по всему, не все из них спаслись. Какая-то из этих альбигойских линий прервалась во время Варфоломеевской ночи. Выжили, кажется, только Термены.

Да простит меня Бог, если он есть, признаюсь: я не смог в свое время одолеть Ветхий Завет, удрученный унылым перечислением далеких для меня имен: «Вот родословие сынов Ноевых: Сима, Хама и Иафета. После потопа родились у них дети. Сыны Иафета: Гомер, Магог, Мадай, Иаван, Фувал, Мешех и Фирас...» Поэтому же не смог запомнить и не берусь точно восстановить аналогичные рассказы о «родословии» Термена. Запутались, как оказалось, и журналисты[13], поэтому остановлюсь лишь на некоторых, достоверных ветвях терменовского родословного древа:

Пьер Шапаз, покинув Францию после антиальбигойского декрета, получил в Женеве благословение самого Кальвина;

Этьен Франсуа был женат на дочери придворного врача короля-«революционера» Генриха IV;

Термены были в родстве с Симонами, давшими миру социалиста-утописта Сен-Симона;

Уже в XVIII веке Франсуа Клод стал известным художником-эмальером. Его сын Жозеф брал Бастилию, а потом работал художником при строительстве Исаакиевского собора в Петербурге, и т. д.

Нынче признаком хорошего тона считается издеваться над белыми стихами Максима Горького: «Над седой равниной моря гордо реет буревестник!..» Слово «революция» стало ругательством, а лозунг «Свобода, Равенство, Братство» — понимают просто как масонский пароль. И чтоб исключить упреки в адрес альбигойцев и, в том числе, предков Льва Сергеевича, остается напомнить, что идея социальной справедливости и равенства в праве на жизнь неистребима, — пока существуют страдания и нищета одних на фоне повышения степени холености других. Понятно, конечно — без кнута нет пряников, т. е. экономического прогресса. Ясно, конечно, что полная одинаковость — это победа энтропии, смерть. Но человек — существо не только политико-экономическое, попробуй-ка убеди конкретного страждущего, конкретного сирого и убогого, что безработица и голод — это объективный стимул процветания общества... Так что идеи справедливости, пусть они экономически нерентабельны, трагически и безысходно сопровождали и будут сопровождать человечество всегда. И, до поры до времени, сторонники этих идей обречены быть битыми и ударяться после очередного поражения в бега.