Виктор Салошенко - Председатели и губернаторы. Взаимосвязь времен, Или Судьбы, жизнь и деятельность председателей Краснодарского крайисполкома, глав администраций (губернаторов) Кубани за 65 лет ­ с 1937 по 2002-й. Страница 30

Родители мои крестьяне. До революции и после считались небольшими середняками, с 1930 года работают в колхозе. Сам я с 1920 года живу самостоятельной трудовой жизнью. В партии состоял с 1925 года, в комсомоле — с 1923. Не имел ни одного партийного взыскания. В партии работал честно, отдавал все свои силы и способности, всегда стоял за линию нашей партии и активно проводил ее. Вот почему я не могу быть пособником троцкистов. Я до конца предан только нашей родной большевистской партии. Поэтому мое исключение меня из партии считаю неверным и очень обидным. Прошу Вашего вмешательства во все дела Славянской райпарторганизации и тем самым ускорить возвращение меня в ряды нашей родной партии. Свою преданность ей оправдаю на любой работе».

— Сан Саныч! — вдруг неожиданно спросил Василий Александрович. — Какого ты мнения об Артемии Шлихтере? Ведь это камешек в его огород.

— Ничего плохого сказать не могу, — снизив голос, проговорил Саакян. — Вроде бы честный мужик. Но зачем он это делает, ума не приложу.

И в самом деле, Василий Александрович отчетливо вспомнил, как еще летом 1920 года Шлихтер принимал участие в подавлении антоновского восстания на Тамбовщине, затем работал в Московском комитете РКСМ. Окончил коммунистический университет имени Свердлова, после чего работал в Ижевске, в областной совпартшколе и Ижевском заводском райкоме партии.

— Я помню его по началу 30–х годов, — словно угадав мысли Симончика, включился в разговор Саакян. — Тогда он заканчивал экономическое отделение Институга красной профессуры в Москве, а затем работал заместителем управляющего Всесоюзным объединением по электрификации сельского хозяйства и одновременно, с 1932 года, директором Всесоюзного научно — исследовательского института электрификации сельского хозяйства.

— А как он оказался на Кубани? — раздумчиво спросил Симончик. — Впрочем, вспомнил. Из института он был на правлен на работу начальником политотдела Усть — Грязновской МТС Азово — Черноморского края, а затем был избран секретарем Белокалитвенского райкома ВКП(б).

— Да, да… — подтвердил Сан Саныч. — Я ведь его хорошо знаю по работе заведующим сельхозотделом Азово — Черноморского крайкома партии. Именно с этой должности он и возглавил Славянский райком на Кубани.

— Опытный работник, — констатировал Симончик. «По глупости, либо недомыслию делает он все это, а может, и в самом деле служака?» — про себя подумал Василий Александрович. А вслух сказал: — Вот и поди распознай человека. В нашей партии столько прекрасных товарищей, …есть исполнители чужой воли, а имеются и инициативные организаторы преступных деяний…

Симончик пытливо посмотрел в глаза Сан Саныча и, крепко пожав его руку, на прощание сказал:

— Все равно этому рано или поздно придет конец. Сталин не может не знать о произволе. «Только доживем мы до этого светлого времени? — про себя подумал Саакян. — Сталин возможно и знает, да далеко и высоко он. Не достучаться». И закрыл дверь.

5

Вспоминая о том далеком и драматическом времени, вошедшем в историю как роковой для судеб многих сограждан 37–й год, невольно ловлю себя на мысли о характере труда первого председателя Краснодарского крайисполкома Василия Александровича Симончика. Ведь чтобы плодотворно работать и эффективно творить, тем более созидать, необходимы были соответствующие условия: спокойная рабочая обстановка, нормальный политический и нравственный режим, поддержка и взаимовыручка друг друга, отсутствие страха перед грядущими трудностями, да и друг перед другом. Всего этого не было и в помине. Более того, все общество, а не только партийные и советские работники, действовали в условиях чудовищного страха, вызванного репрессивной, зачастую не поддающейся осмыслению политикой органов НКВД. Василий Александрович хорошо знал об одном из «черных» дел органов. Еще в 1934 году следователи НКВД расследовали дело о Северо — Кавказском филиале так называемой контрреволюционной организации «Российская национальная партия». По делу проходили арестованные в 1934 году профессора Краснодарского пединститута и другие лица, всего семь человек. Вот, например, какие нелепые «показания» чекисты выбили у одного якобы из бывших сотрудников белогвардейского ОСВАГа (осведомительное агентство Добровольческой армии А. И. Деникина) профессора Р. К. Войцика: «…Наша организация считала необходимым ввести в тематику пропагандистской и агитационной работы вопросы террора и диверсии. Эти моменты должны были быть использованы для широкого укрепления среди фашиствующих кругов (молодежи, научных работников, станичной интеллигенции) мысли об оправдании террористических актов, их необходимости и своевременности, исключительной значимости в борьбе с Соввластью. Так, рекомендовалось в беседах со студентами поддерживать случаи поголовного отравления лошадей в колхозных конюшнях и вообще скота, подчеркивать, как легко и незаметно можно вывести из строя трактор, и т. п. Фактическое осуществление этих актов должно было быть поручено очень надежным людям… Поэтому пришлось всячески форсировать установление связей с боеспособными контрреволюционными элементами в станице в целях скорейшего выявления тех единиц, которым можно было бы поручить выполнение указанных заданий, главным образом террористической деятельности…»

Аналогично излагались и «связи» Р. К. Войцика с «зарубежными фашистскими формированиями»: оказывается, профессор информировал родственников консула (имен которых не знал) при случайных встречах на краснодарских улицах «об общем экономическом и социально — политическом положении в Союзе, об образовании в Краснодаре нац, — фашистской организации, ее деятельности…»

Какое отношение имел известный краснодарский профессор, устроитель выставки японских гравюр в городе в январе 1922 года, в 1927–м прекрасно описавший коллекции городских музеев в путеводителе «Кубань и Черноморье» к «случаям поголовного отравления лошадей в колхозных конюшнях»? Или, например, «дело» об известном и уважаемом Василием Александровичем первом секретаре Адыгейского обкома ВКП(б) Шахан — Гирее Хакурате. Симончик хорошо помнил, что 10 октября 1935 года состоялись похороны Ш. — Г. Хакурате, скончавшегося 5 октября 1935 года в Кремлевской больнице в Москве. Тогда тысячи жителей Краснодара встречали поезд с телом Хакурате, во время похорон улица Красная и площадь возле здания на углу Красной и Рабфаковской (ныне Гимназическая), где размещался тогда Адыгейский облисполком, были заполнены людьми, казалось, с Хакурате прощалось все население города. Горсовет принял постановление об увековечении памяти Ш. — Г. Хакурате: его именем были названы Рабфаковская улица и Краснодарская фельдшерско — акушерская школа.