Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин Страница 30

9 февраля в станицу Вёшенскую вошла 15-я Инзенская пехотная дивизия. Подросток Михаил Шолохов наблюдал её появление своими глазами. В его романе в доме Мохова, оставленном хозяевами, разместился ревком. Новые хозяева приспособили подвал – «где раньше зимовали яблоки» – под изолятор, куда начали сажать богатых казаков, отказавшихся выплачивать контрибуцию.

На самом деле ревком был по соседству – в гимназии.

Как явление новой власти воспринимали в родовом доме Шолоховых?

Едва ли Капитон Васильевич Мохов мог обрадоваться происходящему. Да, обитатели дома не принадлежали к казачьему сословию и поэтому не подпадали под зверскую директиву Свердлова, – но если с белыми генералами и казачьим самоуправлением ещё можно было договориться, то с Красной армией было пока неясно, чего от нее ждать.

И вот стучат в двери. Задают вопросы, кто здесь размещался ранее и кто проживает ныне. Старик Мохов выносит бумаги – документы на дом.

Гости заявляют, что помещения особняка будут использоваться под революционные нужды.

Мохов степенно соглашается.

Здесь разместят красноармейский госпиталь. Миша будет наблюдать, как вносят носилки с ранеными, завшивленными, в грязных бинтах красноармейцами. Потом, день или два спустя, увидит в окно, как в гимназию ведут под конвоем богатых вёшенских казаков.

События «Тихого Дона» и события в станице Вёшенской переплетаются, путаются друг с другом.

В романе тогда расстреляли без суда и следствия семь человек, в том числе Мирона Коршунова – богатого тестя Гришки Мелехова. Свои порядки устанавливает Вёшенский ревком. Явившийся в Татарский Штокман собирает на сход казаков. Убеждает их в правоте Советской власти.

Ответное слово берёт Алёшка Шамиль:

«– Вы забрали их, кто сдуру набрехал, казнили, а вот купцов не трогаете! Купцы деньгой у вас жизню свою откупили! А нам и откупиться не за что, мы весь век в земле копаемся, а длинный рупь мимо нас идёт. Они, каких расстреляли, может, и последнего быка с база согнали б, лишь бы жизню им оставили, но с них кострибуцию не требовали. Их взяли и поотвернули им головы. И ить мы все знаем, что делается в Вёшках. Там купцы, попы – все целенькие. И в Каргинах, небось, целые. Мы слышим, что кругом делается. Добрая слава лежит, а худая по свету бежит!»

Из этого монолога мы по косвенным признакам понимаем: Моховых не тронули, что, судя по всему, вызывало ропот в казачьей среде. Вроде бы новая власть – она за бедных и против богатых, но, как выяснилось, никаких претензий к обитателям самого богатого дома в станице красноармейцы не предъявили. Моховы, судя по всему, имели возможность оказать помощь в обустройстве госпиталя и нашли с ревкомом общий язык.

Но как замечательно Шолохов сводит здесь воедино разные фрагменты собственной биографии: в придуманном Татарском реальный Штокман из Богучара слушает реального Шамиля из Каргинской – который жалуется на то, что живущего в станице Вёшенской реального купца Капитона Васильевича Мохова, двоюродного шолоховского деда, новая власть никак не наказала!

* * *

Капитон Васильевич вскоре поймёт, что жизни теперь ему не будет. Однажды он без долгих прощаний – возможно, даже в надежде вернуться – уедет из станицы. Но возвращения не случится – Мохов навсегда исчезнет в сумятице Гражданской, чтоб тенью под собственной фамилией объявиться в шолоховском романе.

Моховские лавки – те, что сразу не пожгут, – национализировали. Имущество растащили. Гимназия закрылась, и в моховском, оставшемся без хозяина доме, посреди красноармейцев и ревкомовского руководства, Мише находиться было уже незачем.

В феврале 1919-го Александр Михайлович забрал его в Плешаков.

Больше учиться в гимназии Михаилу уже не придётся.

В Плешакове он застанет заход Курского пехотного полка – они заночуют в хуторе.

Шолоховы по-прежнему живут в доме Дроздовых. Братья на нервах – они успели послужить в казачьих дружинах, боровшихся с большевиками.

Первое появление красных в Татарском происходит в те же дни и описывается Шолоховым по плешаковской памяти: «Сытые лошади их, мотая куцо обрезанными хвостами, закидали, забрызгали снежными ошмётками. Конная разведка, рекогносцировавшая хутор, скрылась. Спустя час Татарский налился скрипом шагов, чужою, окающей речью, собачьим брёхом. Пехотный полк, с пулемётами на санях, с обозом и кухнями, перешёл Дон и разлился по хутору».

«…В кухне расходились бабы, словно не перед добром: пунцовая Дуняшка с мокрыми от слёз глазами, блестевшими, как зёрна обрызганного росой паслёна, показывала Дарье посадку в сёдлах красноармейцев и в размеренные движения с бессознательным цинизмом вкладывала непристойный намёк. Ломались от нервного смеха у Дарьи крутые подковы крашеных бровей, она хохотала, хрипло и сдавленно выговаривая:

– Небось, шаровары до дыр изотрёт!.. Такой-то ездок… Луку выгнет!..

Даже Петра, вышедшего из горницы с убитым видом, на минуту развеселил смех.

– Чудно глядеть на ихнюю езду? – спросил он. – А им не жалко. Побьют спину коню – другого подцепют. Мужики! – И бесконечным презрением махнул рукой. – Он и лошадь-то, может, в первый раз видит: «Малти поедим, гляди – и доедим». Отцы ихние колёсного скрипу боялись, а они джигитуют!.. Эх! – Он похрустел пальцами, ткнулся в дверь горницы.

Красноармейцы толпой валили вдоль улицы, разбивались на группы, заходили во дворы…»

Это же с Дроздовых писано! С братьев, с их жён и сестёр! Только вместо Петра Павел, а вместо Дарьи – Марья.

Следом через Плешаков пройдут Орловский пехотный и Саратовский конный полки.

Сотни лиц. Солёная ругань красноармейцев. Нервные ночи в семействе Дроздовых.

* * *

Товарищи загребали круто и словно бы торопились всё перешить и порешать на свой лад.

13 февраля был отдан приказ РВС Южного фронта о создании в дивизии военно-полевых трибуналов. Они ещё не начали работать – но само слово «трибунал» уже наводило ужас. Следующий приказ требовал всех виновных в распространении незаконных донских денежных знаков – калединских, красновских и уж тем более керенских – рассматривать как врагов советской власти. Александр Михайлович на своей плешаковской мельнице вздохнул и загрустил: куда ж теперь накопленные деньги девать, в печку?

6 марта Реввоенсовет издал приказ № 333 об упразднении «казачье-полицейского» деления области Войска Донского, во исполнение которого изменялись границы. Переименовывались населённые пункты: станицы – в волости, хутора – в сёла. Верхне-Донской округ был переименован в Вёшенский район, станица Краснокутская – в Подтёлковскую волость, хутор Ушаков Боковской станицы – в Кривошлыков, несколько позже хутор Шумилин – в хутор Разинский. Одновременно повсюду шли аресты и расстрелы подозреваемых в контрреволюции.

Напряжение в казачьей среде росло.

Дроздовы не находили себе места – за ними, как за братьями Мелеховыми в романе, могли прийти в любой день.

В ночь на 11 марта 1919 года одномоментно в станицах Вёшенская, Еланская, Мигулинская началось