Артем Драбкин - Я дрался на «Тигре». Немецкие танкисты рассказывают Страница 31

Физподготовка занимала относительно мало времени. Сначала пробежка, потом гимнастические упражнения, упражнения на спортивных снарядах, игра в ручной мяч или футбол.

Занятия по боевой подготовке обычно проходили на местности, но иногда и на плацу. Это же касалось стрелковой подготовки.

Хозяйственные работы, а также починка обмундирования чаще всего были запланированы на конец второй половины дня и проводились в кубрике казармы. Там же проходили и построения. Опоздавшие получали наряд на работы.

Обеденный перерыв проходил с 12 до 14 часов. К построению на обед полагалось являться с вымытыми руками и подстриженными ногтями. Поскольку в старой казарме не имелось помещения для приема пищи, приходилось с котелками получать еду у полевой кухни. Туда и оттуда мы следовали строем.

Пищу принимали в кубрике. Вообще-то нам полагался послеобеденный отдых, но, как правило, в это время приходилось чистить обмундирование и готовиться к занятиям второй половины дня.

В 14 часов – общее построение. В это же время раздавали почту.

В 17.00 – конец службы. Дневальные снова разносили чай или кофе, убирали помещение, доставляли для заступавших в наряд сухой паек. В 22 часа все должны были лежать в койках, правда, это не касалось дневальных: им предстояло вымыть термосы и убрать помещение. Только после рапорта дежурному о завершении всех работ им разрешалось отойти ко сну. Затем дежурный обходил все кубрики убедиться, что весь личный состав на месте. Заболевшие докладывали с утра дежурному.

Суббота обычно отводилась под уборку территории. Вся рота направлялась на различные виды хозработ: натирать полы в казарме, уборку туалетов и помещений для умывания, мойку окон. Следили за проведением хозработ унтер-офицеры. Сам кубрик тщательно убирали дневальные. После этого починка и чистка обмундирования, уборка шкафчиков. Бывало, что ефрейтор – старший по кубрику – вытряхивал содержимое на пол, и тебе приходилось вновь аккуратно раскладывать все по местам. На 11 утра назначался осмотр всех помещений и оценка проведенных работ командиром взвода или старшиной роты. Провинившиеся лишались увольнения в город или получали наряды на работу. По завершении осмотра следовало построение на обед. Вторая половина дня объявлялась свободным временем. Солдаты собирали белье в узел и относили в частные прачечные. Рабочую одежду из соображений экономии средств чаще всего отстирывали сами холодной водой в помещениях для умывания. После этого повзводно отправлялись на помывку в душ. Это выглядело так: в спортивной одежде с мылом и полотенцем строем мы отправлялись в подвальное помещение казармы, где располагались душевые. Раздевшись, становились под душ. Находившийся тут же унтер-офицер открывал то холодную, то горячую воду и вскоре закрывал кран, ты поскорее намыливался, потом вода снова на короткое время включалась. Ты смывал мыльную пену, насухо вытирался. А в это время очереди дожидался следующий взвод. Бывало, что ты оказывался под душем, который по тем или иным причинам не работал или вода еле-еле сочилась из рожка.

7 ноября 1935 года после генерального осмотра состоялось принятие присяги: «Именем Бога я принимаю эту священную присягу и торжественно клянусь повиноваться фюреру германского народа Адольфу Гитлеру и Верховному Главнокомандующему и как бесстрашный солдат быть готовым в любой момент пожертвовать жизнью ради этой присяги». Затем все в парадной форме торжественно проследовали по улицам Каменца к кирхе Св. Марии на богослужение. Кирха располагалась на рыночной площади города.

После богослужения солдаты расходились по близлежащим гаштетам, чтобы выпить задарма. Кое-кто здорово перебирал, причем независимо от звания и должности. Какое-то время спустя строем возвращались в казарму. Начиная со следующего дня служба стала напряженнее, требования к нам ужесточались.

Занятия по стрельбе из карабина, «Парабеллума», пистолета-пулемета МР 18 и пулемета «Дрейзе» проходили на стрельбище Била. Туда следовали со строевой песней; если пели вразнобой, фельдфебель мог положить строй и заставить ползти или же перейти с шага на бег. А если потом ты еще и промахивался, тебе грозили внеочередные занятия строевой на казарменном плацу.

Что касается денежного довольствия, то мы получали по 5 рейхсмарок раз в десять дней. Деньги полагалось хранить в нагрудном мешочке. Из этой суммы приходилось оплачивать стирку обмундирования, а также покупать мыло, гуталин, лезвия для бритья, зубную пасту, бумагу для писем и почтовые марки. Так что приходилось экономить, в особенности таким, как я, кто не получал денежных переводов из дома. Если что-то оставалось, можно был сходить в кино или зайти в гаштет.

После месяца напряженной начальной подготовки (на этот период увольнения в город не полагались) наше отделение во главе с командиром отделения два воскресенья подряд (разумеется, в военной форме, потому что штатскую одежду полагалось упаковать, отослать почтой домой) строем прошлось по городу. Зашли и в гаштет. После этого нас уже стали отпускать по воскресеньям в город до 22 часов. Условием для увольнения было примерное поведение и добросовестное несение службы в течение всей недели. Перед выходом в город полагалось доложить дежурному по подразделению. Дежурный придирчиво проверял внешний вид, включая штык-нож на поясе, мог иногда для порядка проверить, как вычищен твой карабин, только после этого тебя выпускали за пределы воинской части. Бывало, что тебя возвращали уже от ворот казармы, иногда и по нескольку раз «для устранения обнаруженных недостатков», и у тебя в конце концов отпадала охота идти в увольнение.

Хотя в то время еженедельного отпуска домой не полагалось, мне выпало счастье. В одно из воскресений незадолго до Рождества один из офицеров роты, лейтенант Шпиндлер, ехавший в командировку в Берлин, решил взять меня с собой. Мне было выдано особое разрешение. И вот впервые за полтора месяца службы я смог предстать перед родителями в форме.

Но на Рождество и на Новый год нам все же дали 5 дней отпуска. Вот только я уже не помню, где провел его: то ли у родителей в Берлине, то ли у моих дяди и тетки в Дрездене. А для тех, кто оставался в казарме, служба шла обычным чередом, хоть и, как говорится, вполнакала. Другое дело – после возвращения отпускников. Теперь к занятиям прибавились и теоретические: изучение материальной части танка Pz-I, основы тактики и другие предметы. Проходили и практические занятия на технике, отработка приемов занятия места в танке по команде, приведение танка в боевую готовность, отработка приемов наведения и стрельбы, изучение флажных сигналов для передачи приказов. Основные сигналы: «перестроиться в колонну», «перестроиться в колонну по два», «перестроиться в развернутый строй», «перестроиться в двойной развернутый строй», «перестроиться в клин», «перестроиться в двойной клин». При этом необходимо было соблюдать дистанцию и интервал, а также обеспечивать сектор обстрела. В то время танки не были оснащены ни радиопередающими, ни радиоприемными устройствами.

Нас бесконечно дрессировали ходить парадным шагом и брать ружье «на караул». Это было связано с предстоящим смотром молодого пополнения. В феврале 1936 года все наконец закончилось. Судя по всему, наша рота выглядела достойно – серьезных замечаний не было.

Разумеется, случались и комичные эпизоды, о которых следует рассказать. Однажды вечером часов около восьми к нам в кубрик явился командир нашего отделения унтер-офицер Шмидт. На улице лил проливной дождь, и по плацу неслись потоки воды. Шмидт спросил, кто из нас умеет плавать. Я умел плавать вольным стилем и поэтому вызвался первым. В ответ унтер-офицер вручил мне письмо, которое я должен был опустить в почтовый ящик в соседнем здании.

В одно из воскресений после обеда мы с двумя сослуживцами сидели в кубрике и строчили письма домой. Снова заявился унтер-офицер Шмидт и велел мне прийти к нему на квартиру – срочно понадобилось сыграть на аккордеоне пару веселых мелодий для его гостей. Инструмент я прихватил с собой еще из дому в надежде в свободное время подучиться играть, поскольку я знал очень немного песен, да и не так чтобы хорошо. Все же пришлось растягивать меха. Играл я никуда не годно, но, когда закончил, был отпущен с миром.

Командир 2-го взвода фельдфебель Квек имел привычку выкурить трубку после службы. Когда ему надо было прикурить, он распахивал дверь и орал: «Факельное шествие!» Естественно, все срывались с мест поднести ему спичку или зажигалку. Кто не успевал, тому потом приходилось туго.

В январе 1936 года 1-я рота перебралась в только что отстроенную казарму как раз напротив плаца. Помещения были новее, а окна кубрика выходили на улицу. Спальное помещение было поделено на отсеки, где спали повзводно.

Вскоре меня перевели во взвод связи при штабе 1-го батальона. Штаб располагался в небольшом здании, чуть подальше от помещений роты. В ведении штаба имелся взвод механиков-водителей легкого танка, разведвзвод и писари. Здесь у меня было уже другое начальство – начальник штаба оберлейтенант барон фон Фитингоф-Риш, старший фельдфебель Мюллер и командир взвода связи фельдфебель Майстер. Новым командиром отделения был унтер-офицер Юнкер. Теперь в кубрике нас было всего лишь четверо. Здесь в умывальной имелся и душ – принимай хоть десять раз на дню.