Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер Страница 31

Но поводы для оптимизма иссякли очень быстро. Ранним утром во вторник 5 сентября в дверь заколотили. Офицер полиции ввалился в квартиру и, выпучив глаза от паники и ощущения собственной значимости, приказал немедленно покинуть дом. Синий плащ у него съехал на одну сторону, он был похож на какого-то карикатурного персонажа.

– Немецкие войска, бронетранспортеры и танки, – сказал он, пытаясь отдышаться, – уже почти на окраине города. Там копают окопы. На вашей улице надо построить баррикаду.

Он показал на мебель и книжные шкафы с книгами Ирены:

– Все это… все, что можно вынести из дома… на баррикаду. Сейчас же!

Ирена начала было объяснять, что этого делать никак нельзя, но он выхватил свою дубинку и с силой ударил ею по стене, оставив трещины в штукатурке.

– Мои приказы не обсуждаются! – заорал он, брызгая слюной. – Объявлено военное положение! Улица должна быть перекрыта. Все должны эвакуироваться.

Под его руководством жители дома № 6 по улице Людвики вынесли на улицу все, что годилось для постройки баррикады. Полицейский приказал им встать в живую цепочку и передавать друг другу матрасы, столы и стулья. Больше всего Ирена расстроилась, видя, как ее книги, только что гордо красовавшиеся на своих полках, превратились в простой мусор, разбросанный по жалкому барьеру, возведенному в надежде остановить немецкие танки.

На счастье Ирены, ее жившая неподалеку тетушка Казимира Карбовска любезно согласилась приютить у себя Янину. Сама же Ирена отказалась выполнять приказ и осталась дома. Проведенная в одиночестве ночь превратилась для нее в сплошной вихрь страхов и волнений. Город был обесточен, на улице не было ни души, звук шагов, когда она ходила по комнатам, разносился по пустому дому зловещим эхом. Она вертелась на брошенном на пол матрасе… Ее мысли по-обезьяньи скакали с одной темы на другую. То она думала о Стефане, то о Митеке, то волновалась о больном сердце матери, то боялась прямого попадания в то бомбоубежище… Единственным ее компаньоном в эту ночь было «Радио Варшавы», а единственным утешением – льющийся из радиоприемника Шопен в исполнении пианиста Владислава Шпильмана.

Ирена беспокоилась за Митека. Сводки с фронта приходили неутешительные, и на стенах домов начали вывешивать первые официальные списки погибших и раненых. Почти из каждой семьи кто-то ушел на фронт, и все родственники тех, кто надел военную форму, с замиранием сердца ждали появления новых плакатов. Ирена искала в списках его имя, боясь, что с ним произошло самое страшное.

Город день и ночь сотрясался от бомбардировок, и к концу первой недели люди заговорили об осаде. Электричества не было, напора воды не хватало, с пожарами просто перестали бороться. Расклеенные на улицах плакаты приказывали людям экономить воду и не принимать ванн. Каким-то образом все еще выходила варшавская ежедневная газета «Работник» («Robotnik» – польск.), а срочные новости и важные сообщения печатались в уличных плакатах. Закрылись все учреждения и коммерческие предприятия, работать продолжали только жизненно важные для города службы: пожарные бригады, насосные станции, полиция и служба соцобеспечения.

Немецкое наступление оказалось таким стремительным, что уже к концу первой недели войны люди стали поговаривать, что немецкие пушки стоят уже меньше чем в 30 километрах от города. И вот на Варшаву обрушились артиллерийские снаряды… стало еще страшнее. Во время авианалетов у людей хотя бы было время спуститься в убежище. При артобстрелах все происходило за считаные секунды: короткий свист снаряда, мгновение тишины, ослепительная вспышка и потом взрыв.

Однако Ирена каждый день ходила на работу, где могла если не почувствовать себя нужной, то хотя бы отвлечься… она заполняла формы, писала отчеты, звонила своим подопечным и их домовладельцам. Вместе с ней в офис приходило меньше половины работников, по причине чего кризис соцобеспечения, возникший еще до начала войны, теперь разросся до масштабов гуманитарной катастрофы. Она оглядывалась по сторонам и гадала, что заставляет остальных сотрудников оставаться на рабочих местах. Смелость, нежелание смотреть в глаза действительности или оптимизм? Или это было простое желание продолжать заниматься привычными делами, хранить верность заведенному графику жизни?

Ирена была старшим администратором, и ей выделили собственный кабинетик. Будто городу было мало лишений и разрушений, принесенных бомбардировками, к концу страшной первой недели войны в Варшаву потянулись сначала тонким ручейком, а затем мощным потоком хлынули беженцы. Ян Добрачинский и его помощница Яга вместе вошли в кабинет Ирены и закрыли за собой дверь. Он с загадочным выражением лица остался стоять, сложив на груди руки. Ирена так и не могла решить, можно ли доверять Добрачинскому. Яга, сегодня заметно потерявшая в росте из-за отсутствия высоких каблуков, вставила в свой черный мундштук сигарету.

Недавно Добрачинский нагрузил Ирену дополнительными обязанностями, попросив оказывать помощь беженцам из Большой Польши (Wielkopolska – польск.), т. е. западных регионов страны, через которые уже прокатилась волна немецкого наступления. Теперь, стоя у нее в кабинете, он сказал:

– Боюсь, я передал вам слишком много семей, и в основном еврейских. Яга может вам помочь. Назначить им пособие будет… будет нелегко. Нам нужно расширить контакты с Centos[35] и TOZ[36]. Ваши связи там будут играть особенно важную роль.

Ирена сначала подумала, что он просто хочет поддержать ее и сказал все это, чтобы она не теряла надежды, но потом посмотрела в его глаза и поняла, что он говорит совершенно серьезно.

– Яга расскажет подробности. А у меня назначена еще одна встреча.

Он почти что улыбнулся и ушел.

Яга положила на стол Ирены папку с надписью «БОРОВСКИЕ». Внешне она ничем не отличалась от прочих, но внутри нее лежали пять пустых бланков свидетельств о рождении, приблизительно столько же справок о крещении и свидетельств о браке, а также пачка регистрационных форм.

– Это вам на троих с Иреной Шульц и Ядвигой Денекой. Ян… то есть пан Добрачинский, называет то, что вы делаете, «творческим подходом к социальной работе», – Яга подмигнула. – Если будет нужно, я принесу еще.

Ирена на мгновение почувствовала себя беззащитной, и у нее от испуга даже закружилась голова.

– Яга, я не очень понимаю.

– Я уверена, что вы знаете, как всем этим распорядиться. И больше не будем ничего говорить.

Теперь Ирена уже не сомневалась, что Добрачинского можно считать другом.