Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер Страница 32

– Яга, я не очень понимаю.

– Я уверена, что вы знаете, как всем этим распорядиться. И больше не будем ничего говорить.

Теперь Ирена уже не сомневалась, что Добрачинского можно считать другом.

В городе было слишком мало мест для беженцев из провинции, которых гнал в Варшаву блицкриг. Тысячи завшивевших, истощенных, больных беженцев, отчаянно нуждавшихся в еде и крыше над головой, считали, что в Варшаве они будут вне опасности. Ирене удалось найти в каждом из десяти районных отделов соцзащиты по одному надежному сообщнику, готовому, как это делали последние несколько лет они с Иреной Шульц, либо подчистить документы, либо сделать фальшивые. Эти девять женщин и один мужчина были ее связниками. Каждый из них нашел людей, готовых предоставить беженцам, в основном евреям, временное жилье, пока их не удастся разместить где-нибудь на постоянное жительство. Имена этих ангелов были известны только двум Иренам.

Но справиться с потоком людей становилось все труднее, на улицах становилось все больше нищих. Целые семьи одетых в жалкие лохмотья людей просили милостыню, причитая на идише:

– Haks Rakhmunes! (Пожалейте! – идиш.)

Как-то в середине сентября Ирена подделала подпись Яна Добрачинского, чтобы выдать продуктовые карточки и несколько сотен злотых трем семьям беженцев. Это был акт отчаянья с ее стороны, которому она, тем не менее, находила тысячу оправданий: им нечего есть, до зимы осталось несколько недель, продуктовые склады хорошо укомплектованы, средства службы соцобеспечения лежат без дела на счетах госбанка.

К удивлению Ирены, подделывать документы оказалось очень несложно. Потренировавшись несколько дней, она научилась с легкостью копировать подпись своего начальника. Она отправилась на продуктовые склады сама. Обычно операции на складе тщательно проверялись и аккуратно учитывались, но в тот раз молодой кладовщик так боялся попасть под бомбежку, что быстро выдал все, что требовалось по подложному ордеру, и пустился наутек в бомбоубежище.

Самые тяжелые бомбардировки и артобстрелы обрушились на Варшаву 25 и 26 сентября, в два последних дня длившейся целый месяц осады. Все окружавшие дом Ирены здания были разрушены, под бомбами и снарядами каждый день гибли сотни людей.

Ирена спала в подвале, каждую ночь пугая себя мыслями, что в случае прямого попадания это убежище может стать ее могилой.

В последний день она поднялась наверх, в свою пустую квартиру, чтобы переодеться. Она смотрела в зеркало и почти не узнавала отражающуюся там девушку с темными, опухшими от недосыпа глазами, еще не потерявшими природной яркости, но застывшими в горестной гримасе губами и безвольно висящими жирными кудряшками волос.

К счастью, этот кошмар закончился уже на следующий день, с капитуляцией Варшавы. Когда Ирена вышла на улицу, в городе царила тишина. Воздух был наполнен адской смесью из запаха гари и отвратительной вони разлагающихся тел и гниющего мусора. Она отправилась на Францишканскую, где ей удалось найти временный приют для еще двух семей. В какой бы дом она ни заходила, она видела больных, голодных, грязных детей. Они жались друг к другу, не зная, где достать еды, где укрыться, когда придут зимние холода.

На закате, шагая домой через истерзанный город, Ирена подумала, что когда-нибудь какой-нибудь историк напишет об этих временах и все в его словах будет не так, потому что никакими словами будет невозможно описать то, что пережила Варшава в сентябре 1939 года.

Подруга Ирены Ева теперь работала в Centos, одной из еврейских организаций самопомощи, финансируемых Объединенным распределительным комитетом[37]. Они пытались хотя бы раз в день кормить самых бедных, раздавая с полевых кухонь бесплатную похлебку с куском черного хлеба. Совсем скоро наступит время, когда и этот скудный обед будет казаться людям недостижимой роскошью. Именно через Еву в Centos поступали перенаправленные двумя Иренами финансовые потоки, продукты и медикаменты.

Природный оптимизм Евы и никогда не сходившая с ее лица улыбка всегда были для Ирены источником покоя, своеобразным оазисом надежды.

– Даст Бог, – снова и снова повторяла Ева, – все будет хорошо. Мне кажется, что ничего в жизни без причины не происходит, пусть даже мы этой причины и не понимаем. Со временем все наладится.

Но по мере того, как ситуация, особенно для евреев, стала все ухудшаться и ухудшаться, Ирену этот вечный оптимизм Евы начал немного бесить. Да есть ли пределы ее благодушию?!.

За несколько дней до капитуляции Ирена отправилась к Еве. Она торопливо шагала по Кармелицкой, до войны самой оживленной, а теперь практически безлюдной улице еврейского квартала. В тот день город уже пережил два авиационных налета. Она несла две холщовые сумки с перевязочными материалами. Под подкладку одной из этих сумок были зашиты 1200 злотых.

Войдя в штаб-квартиру Centos, Ирена чуть не оглохла от какофонии говорящих на идише, польском и иврите голосов. В нос ударил запах мочи и пота, тошнотворная вонь толпы, заполонившей тесное помещение. Семьи беженцев, ругаясь друг с другом, толкались в очередях, плакали дети.

У этих людей неделями не было крыши над головой, многие из них пешком прошли сотни километров, чтобы добраться до Варшавы в надежде хотя бы помыться и найти еды. Но и здесь ничего этого не было.

Ирена пробралась через толпу к кабинету Евы Рехтман. Дверь была приоткрыта, Ева разговаривала по телефону… связь еще работала. Увидев Ирену, она улыбнулась и взмахом руки пригласила ее войти.

– 135 килограмм… 420 злотых, – сказала она в трубку. – Это все, что я могу предложить. Но не бери в голову! Ты не единственный ворюга в Варшаве. Я поищу еще кого-нибудь.

Она бросила трубку.

– Мерзавец!

Даже разозлившись и расстроившись, она не переставала улыбаться.

Они обнялись.

– Слава Богу, с тобой все хорошо. Твой дом цел? Как мама?

– Да, все с ними хорошо, – сказала Ирена.

Она заметила, что Ева и теперь не отказалась от косметики.

– А как у тебя? Как родители? Брат?

– Пока, слава Богу, все нормально. Но несколько дней назад Адама чуть не убило. Только он вышел из дома на Островской, как в него попал снаряд. Погибло десять человек. Он помогал откапывать выживших. Я за него очень боюсь. Он и раньше был не особенно сдержан, но теперь он просто в бешеной ярости.

– А что он там делал?

– Я послала его с едой и деньгами к одной парализованной женщине. Она тогда погибла…

Их перебила ассистентка, зашедшая подписать какую-то бумагу. Когда она ушла, улыбка с лица Евы исчезла.