Андрей Танасейчук - Эдгар По. Сумрачный гений Страница 31

Кстати, а что пили Эдгар По и его приятели? Ведь у каждого времени и региона своя мода на напитки. Во Франции XVII века предпочитали бургундское и анжуйское, в России — медовуху, в Англии — джин и «добрый» эль. Затем пришла мода на шампанское, виски, перно, абсент, мадеру, портвейн и т. п. С чего началось приобщение поэта к алкоголю? А. X. Квин сообщает, что в среде виргинских «школяров» повсеместно пили peach and honey (буквально: «персик и мед») — довольно крепкий и очень сладкий напиток. Судя по всему, речь идет о коблере — коктейле из фруктов и бренди (или виски), вошедшем в большую моду в США на рубеже 1800–1810-х годов. Нарезанные фрукты смешивали с медом, добавляли спиртное и лед — на современный вкус противное зелье, но и сегодня среди американцев оно продолжает пользоваться спросом. Главное — добавить побольше льда. Освежает. И здорово ударяет в голову. Вот этот напиток и ударял в голову поэту весной и летом 1826 года.

Впрочем, от спиртного вернемся к финансам. По подсчетам исследователей, общая сумма долгов, что наделал Эдгар По за десять с небольшим месяцев пребывания в университете, примерно равнялась 2500 долларам. Из них почти две тысячи составляли карточные долги, остальное он был должен за платье, перчатки, книги, топливо для камина, стирку и т. п.

Как мы видим, сумма изрядная. Большая ее часть («долг чести») образовалась к сентябрю 1826-го. В сентябре Эдгар По прекращает играть в карты. Что тому стало причиной? Он одумался? Или с ним просто не хотели дальше играть в долг? Ответа на этот вопрос нет. О своих карточных долгах (видимо, опасаясь гнева отчима) он не сообщал домашним. Но продолжал просить денег. Что-то он получал, но — немного и нерегулярно. На эти деньги можно было существовать, но, конечно, не расплатиться с долгами. Известно, что осенью он обратился к Джеймсу Гэльту — тому самому, кого знал по Англии, в компании с кем пересекал океан, возвращаясь с семьей в Америку. Тогда Джеймсу было двадцать лет, они с Эдгаром много и хорошо общались. Теперь Гэльт превратился во владельца изрядного состояния (примерно в половину того, чем владел мистер Аллан). Эдгар По написал письмо и попросил денег. Видимо, речь шла как раз о «долгах чести». Он полагал, что родственник, недавний приятель и человек, близкий по возрасту (Джеймс был старше Эдгара на девять лет), сможет его понять. Возможно (письмо не сохранилось, известно только о самом факте), он обещал расплатиться, когда будет усыновлен официально (По был уверен, что это все-таки произойдет). Гэльт не ответил. По отправил второе письмо. Но на него также не последовало ответа. Возможно, Дж. Гэльт знал (или догадывался), что его юный приятель никогда не станет наследником торговца и не сможет расплатиться. Но что интересно: о письмах и просьбах По мистер Аллан ничего не узнал. Догадываясь о возможной реакции последнего (и зная его вспыльчивый характер), Гэльт не захотел (или не счел нужным), чтобы тот узнал о проблемах пасынка от него.

Оба письма к Гэльту были отправлены в ноябре — самом начале декабря 1826 года. В переписке с мистером Алланом в тот же период ни о каких больших долгах (тем более карточных) поэт не упоминал. Но развязка неминуемо приближалась: наступал конец года, пришла пора сводить дебет с кредитом, торговцы и ростовщики принялись предъявлять векселя к оплате. И полетели по всему Югу письма из Шарлоттсвилля — к родителям и родственникам школяров с требованиями оплатить заимствования любимых чад.

В свою очередь, «письма счастья» — те, что касались мистера Аллана и незадачливого пасынка, — достигли и Ричмонда.

«Прижимистого шотландца, должно быть, чуть не хватил удар, когда взгляду его предстали многочисленные вехи счетов и векселей, отметившие путь утех, пройденный его воспитанником», — пишет Герви Аллен. И, учитывая характер торговца, скорее всего, он прав. Не далек от истины, видимо, и следующий пассаж биографа: «Немедля велев заложить экипаж, он во весь опор помчался в Шарлоттсвилл. Двухдневный переезд по тряским дорогам, проложенным в гористой части Виргинии, вряд ли помог умерить его гнев».

Бурное объяснение пасынка с торговцем состоялось немедленно по приезде последнего. Где произошла их встреча: в комнате номер 13, которую занимал поэт, или он был вызван для объяснения в номер гостиницы, который снимал мистер Аллан, — неизвестно, да и не столь важно. Но то, что дискуссия была шумной и эмоциональной, не подлежит сомнению. Не приходится сомневаться и в том, что обе стороны многое припомнили друг другу: торговец упрекал в лености (что не соответствовало действительности: мы помним, почему По взял два курса вместо трех, да и учился он хорошо), в мотовстве, отсутствии скромности и т. д.; Эдгар опекуна — в скупости, нелюбви, бессердечии и т. п. Но эта дискуссия не могла повлиять на результат: юноше было объявлено, что его пребывание в стенах университета закончено.

Что касается долгов. Из общей суммы в 2500 долларов торговец признал только 250 (главным образом за книги и услуги) и тогда же оплатил их. Остальные счета (в том числе от портных и ростовщиков) им оплачены не были — он отказался их признать и, следовательно, не собирался платить. О «долгах чести» он вообще ничего не хотел знать[54].

Исполнив свою «миссию», задерживаться в «виргинских Афинах» мистер Аллан не стал и вскоре отбыл. Его пасынок остался — чтобы собраться и попрощаться с товарищами.

Предпоследним днем пребывания нашего героя в университете стало 20 декабря. Известно, что в середине дня По вместе с товарищами навещал профессоров (такова была традиция — семестр заканчивался, студенты разъезжались по домам на рождественские каникулы), а затем в сопровождении одного из приятелей (Г. Аллен утверждает, что это был Уильям Уэртенбейкер, что вызывает сомнения[55]) вернулся к себе, в комнату № 13. Здесь он, по словам спутника, устроил дебош: принялся крушить мебель, жечь бумаги, книги и другие вещи.

На следующий день рано утром Эдгар По занял место в дилижансе (судя по всему, дорогу оплатил опекун), отправлявшемся в Ричмонд, и отбыл восвояси.

Итак, каковы же итоги пребывания будущего поэта в стенах Виргинского университета?

В учебе Эдгар По преуспел и все экзаменационные испытания прошел успешно. Много читал, без особого энтузиазма занимался классической филологией и очень успешно — современными языками. Особенно хорошо ему давался французский. Среди товарищей память оставил в основном не самого лучшего свойства: задолжал многим, а долгов не вернул (письма с требованиями вернуть их мистер Аллан продолжал получать даже годы спустя).

Но главное — именно в университете Эдгар По начал сочинять. Трудно сказать, насколько серьезно он сам относился к сочинительству. Герви Аллен приводит такой эпизод: