Серго Берия - Мой отец Лаврентий Берия. Сын за отца отвечает… Страница 31

Микоян назвал Берия двурушником и, как пример, привел такой эпизод: «Как-то я спрашивал: зачем тебе НКВД? А он отвечал: надо восстановить законность, нельзя терпеть такое положение в стране. У нас много арестованных, их надо освободить и зря людей не посылать в лагеря. НКВД надо сократить, у нас не охрана, а надзор над нами. Надо это изменить, охранников послать на Колыму, и оставить по одному — два человека для охраны членов правительства. Вот такие утверждения он делал».

Возможно, читатель подскажет, где здесь криминал и неужели в самом деле так уж плохи утверждения министра внутренних дел?

Иной факт двурушничества Берия, по мнению Микояна, заключался в том, что он в первые месяцы после смерти Сталина протестовал против культа личности.

Воистину, чье бы молчало!.. Не пройдет и два-три года, как Анастас Иванович Микоян заклеймит позором «любимого» вождя. Однако нынче только 1953 год, авторитет Сталина еще непоколебим. И товарищ Анастас держит нос по ветру. Он откровенничает: «У нас нет пока еще прямых данных, был ли он шпионом, получал ли от иностранных хозяев указания, но главное разве в этом? Есть ли инструкции или нет инструкций, главное — под чью диктовку он это делал, — ясно, что он выполнял социальный наказ буржуазии, нашего капиталистического окружения и их агентов внутри страны, разлагая руководство большевистской партии, внедряя чуждые ей навыки и методы, как перерожденец, ставший на службу буржуазии».

Ни у Пленума и суда, ни у последующих обвинителей Л. Берия не было и поныне нет убедительных доказательств его шпионства; все сводится к бакинскому периоду, который можно трактовать по-разному, в зависимости от поставленной цели. Но Микоян, как волк из известной басни Крылова, цинично считает, что главное — не в наличии доказательств. Он приписывает Берия вообще фантастическое злодейство — разложение руководства партией. Мыслимое ли дело — разложить уже разложившихся людей! Пусть об этом судит сам читатель… Наблюдая за эволюцией нашего бывшего общества, снова и снова обращаешься к выдержкам из обвинительного заключения по делу Л. П. Берия, инкриминирующего ему попытку «ликвидации советского рабоче-крестьянского строя, реставрации капитализма и восстановления господства буржуазии». Ведь все это, говоря другими словами, обозначает: суверенизацию республик, разгосударствление и департизацию, переход на рыночную экономику. Поневоле появляется ощущение, что как будто процессом, который безудержно «пошел», управляет из загробного мира «враг народа» Лаврентий Берия. Отсюда и глобальный вопрос: кто он на саамом деле? кто этот человек, который, согласно партийной летописи, нагло восстал против диктатуры пролетариата, культа личности, хотел отменить руководящую роль КПСС, объединить обе Германии и т. д., не предтеча ли он т. н. «перестройки»? Ведь за осуществление его замыслов последний «верный ленинец» принимает аплодисменты во всем мире.

Очередной парадокс советской истории: Берия и его приближенные, обвиненные партией, а потом и судом в измене родине, организации антисоветской группы заговорщиков и т. д. были приговорены к смертной казни.

Гекачеписты, совершившие не антисоветский, а как раз наоборот — просоветский путч с целью сохранения СССР и господства партии, т. е. деяния, противоположные бериевским, и оказавшиеся в «Матросской тишине», тоже рискуют обрести ярлык предателей.

Выходит, закон — как дышло — эта формула и сейчас в действии? Вопросы… вопросы… Пока нет вразумительного ответа на них, я обращусь к размышлениям великого французского писателя и философа, лауреата Нобелевской премии Альбера Камю, который писал: «…окончательный суд истории зависит от множества мелких приговоров, вынесенных сегодня, — приговоров, которые когда-нибудь будут окончательно утверждены или отменены… Что же касается понятия объективной виновности, то эта диковинная объективность основывается на фактах и результатах, которые будут доступны науке только в 2000 году, не раньше. А до тех пор она будет воплощаться в беспредельной субъективности, навязываемой другим как объективность: таково философское определение террора. Эта объективность лишена определимого смысла, однако власть вложит в нее определенное содержание, объявив преступным все, что она не одобряет».

Мне трудно что-либо добавить к этим мудрым размышлениям.

Серго Берия. Мой отец — Лаврентий Берия

Начало пути

Своего деда по отцу Павле я помню смутно. Остались в памяти черная дедова бурка, башлык да еще рассказы о нем самом, человеке чрезвычайно трудолюбивом и деятельном.

В родной Мингрелии жизнь его не сложилась. В Абхазию он вынужден был перебраться из-за преследований жандармов. Насколько я знаю, связано это было с крестьянскими выступлениями. Горное село Мерхеули, хоть и находилось в Абхазии, было мингрельским. Видимо, этим и объяснялся выбор деда.

Достатка большого ни на старом месте, ни здесь, в забытой Богом деревушке, он так и не нажил. А ту малость, что имел, вынужден был оставить в Мингрелии. Здесь все пришлось начинать с нуля.

Бабушка, Марта Джакели, хотя и состояла в каком-то родстве с Дадиани, владельцем Мингрелии, тоже была очень бедной женщиной. Первый муж ее умер, и она, имея сына и дочь, вышла замуж за Павле. Тем и закончилась его холостяцкая жизнь. Знаю по рассказам самой бабушки Марты, что покорил ее крестьянин Павле храбростью и красотой. Сама она прекрасно шила и всю жизнь подрабатывала портняжным ремеслом, внося какой-то достаток в дом. И Павле такой же с юности был — ни минуты свободной. Так и сошлись.

У Павле и Марты было трое детей, но судьба всех троих сложилась трагично. Один мальчик прожил всего два года и, заболев оспой, умер. Осталась глухонемой после перенесенного заболевания Анна. Вся надежда оставалась на Лаврентия. Павле и Марта очень хотели, чтобы их сын получил образование. Моему отцу исполнилось семь лет, когда дед решил отправить его на учебу в Сухумское высшее начальное училище. Существовало в те времена такое учебное заведение с непривычным ныне названием. Такие училища еще называли реальными. В гимназию отца бы не приняли, а в таких учебных заведениях как раз и учился народ победнее. Правда, для осуществления своей заветной мечты дед Павле вынужден был продать полдома — лишних денег в семье ни тогда, ни позднее не было.

Некоторых из учителей отца, а это были люди удивительные, учительствовавшие действительно по призванию, я много лет спустя встречал в Грузии. Много интересного рассказывали они мне о детстве отца, да и сам он всегда с теплотой отзывался о них, прекрасно понимая, чем обязан своим первым педагогам.