Петр Андреев - Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика Страница 32

Несколько слов о том, почему у нас формировались новые подразделения. Наша дивизия вышла из окружения не в полном составе. Знамя осталось в эшелоне с тылами дивизии, разгрузившемся в Калуге. А нет знамени – нет дивизии. И вот для того, чтобы не расформировывать почти три полка, нам дали знамя другой дивизии, вынесенное из окружения группой штабных офицеров 258-й сд. С этого времени наша дивизия стала называться 258-й стрелковой.

Как-то в дивизионе произошло чрезвычайное происшествие. В первой батарее старший сержант, командир орудия, застрелил красноармейца, сапожника хозяйственного отделения своей батареи. Застрелил ни за что, и никто с него за это не спросил. Правда, он и сам скоро погиб в бою, но тогда его поступок в солдатской среде вызвал много разговоров.

А дело было так. Переправившись через реку Упу, батарея стала на огневую позицию. Хозяйка дома, где разместилось хозяйственное отделение, угостила бойцов медом. И в это время в дом зашел командир орудия и попросил или приказал отдать ему мед. Сапожник, который никак не был подчинен старшему сержанту, мед не отдал, за что и был выведен из дома и в 10 шагах от крыльца застрелен из нагана в затылок. Мотивировка – невыполнение приказа.

Не успели утихнуть разговоры о первом ЧП, как случилось новое происшествие. Вторая батарея ночью сменила позицию. Огневики всю ночь копали капониры для пушек и укрытия для боеприпасов и личного состава. На рассвете, оставив на огневой дежурными двух красноармейцев, все ушли в деревню отдыхать. Комиссар батареи – помполит, носивший в то время четыре треугольника, уже отдохнувший, пошел проверять дежурство. Застав дежурных дремавшими, сидя на станинах пушек, поднял батарею по тревоге и перед строем собственноручно их застрелил. Помполит затем рос как на дрожжах. Уже в 1944 году он носил погоны полковника-политработника. На фронт он уходил рядовым. Правда, уже тогда он был очень активным коммунистом. Я его запомнил по выступлению на митинге по поводу подписки на заем. Тогда он заявил, что подписывается на 100 % своего солдатского денежного содержания и призывал последовать его примеру.

Мой бывший однополчанин, связист (по профессии – художник), а с 1943 года заведующий клубом полка (и такая была должность) писал мне, что он уже в семидесятые годы спрашивал бывшего помполита, как он оценивает тот свой поступок с расстрелом опухших от голода солдат. Комиссар вести разговоры на эту тему отказался.

На конкретном примере хочу показать, в каком состоянии была наша и немецкая авиация.

Поддерживаемый нашим дивизионом стрелковый полк наступал на деревни Луковица и Конево. Стояла ясная морозная погода. Я до рассвета привез на НП вино, хлеб и завтрак. И как ни торопился быстрей раздать, вовремя уехать не удалось. Пока разогревали вино и делили хлеб, стало рассветать. Ездовой нахлестывал лошадь. Надо было проехать лесом, проскочить безлесную равнину километра два в поперечнике, затем проехать по деревне, опять километра полтора по полю вдоль леса, а в следующей деревне уже стоял хозвзвод.

При выезде из леса на поляну дорога разветвлялась, и ездовой вместо правой дороги поехал по левой, которая сначала шла по опушке, а затем сворачивала в лес. Пока мы размышляли, повернуть ли нам назад или ехать по этой дороге дальше, в небе показались немецкие самолеты. Действовали они нагло, безнаказанно. Прощупывали каждую деревню, каждую полевую дорогу. Как-то я ездил в деревню. Если не изменяет память, это была деревня Павшино, я сам видел следы, и мне рассказывали, что немецкие самолеты летали на бреющем полете по широким улицам деревни и вели огонь из всех видов оружия.

Надо было маскироваться. Лошадей с розвальнями мы свели с дороги и поставили в лес, где погуще. Сами легли за стволы деревьев по другую сторону от дороги. Но наши хитрости не помогли. Первый же самолет, пролетавший вдоль дороги, нас обнаружил. Развернулся и сделал два захода, обстреливая из пулемета. С третьего захода пробомбил, и наступила пауза. Самолеты ушли на заправку. А мы поторопились за это время добраться до деревни.

Мы уже были на перекрестке в центре деревни, когда первый же самолет первой же очередью смертельно ранил нашу лошадь. Это была моя Стрела. Стрела, которая служила мне еще в довоенное время и прошла уже полгода по военным дорогам. Пуля попала где-то в лопатку и вышла в нижней части шеи под хомутом. Из выходного отверстия ударил фонтан крови. Стрела остановилась, широко расставила ноги, как будто стараясь не упасть, затем ноги подкосились, и она рухнула на оглоблю.

Господство немецкой авиации продолжалось вплоть до осени 1943 года, на всем нашем маршруте до Днепра. Только во время боев на плацдарме на правом берегу Днепра мы наконец почувствовали наше равенство в воздухе.

Бои за деревни Луковицы и Конево закончились успешно. В очередной приезд свой наблюдательный пункт я нашел уже в деревне Луковицы.

На подступах к деревне лежали многочисленные трупы наших солдат. А на территории прекрасного парка бывшей помещичьей усадьбы были видны и трупы в шинелях мышиного цвета. Когда на следующие сутки наш взвод переехал в деревню Луковицы, немецких трупов там уже не было. Я тогда еще возмущался, что наши убитые еще лежали на заснеженном поле, а немцы уже убраны. Но на деле оказалось иное. Трупы немецких солдат, так же как, впрочем, и наших, не были похоронены. Деревенские мальчишки использовали их для катания с горок.

Земли Тульской и Орловской областей сильно изрезаны оврагами, местами очень живописными, с протекающими по дну речками. Это прекрасные горки для саночников и лыжников. Очень часто деревни строились по краям оврагов, и деревни Луковицы и Конево не были исключением. Не знаю, что толкнуло мальчишек – отсутствие ли санок и лыж или ненависть к чужеземцам, но трупы немецких солдат они использовали для своих развлечений. Подбирались для этого скрюченные трупы. Спина обливалась водой, и, когда вода замерзала, средство для катания с горки было готово. Ребята затаскивали труп на горку, становились на то место, где был живот, и, держась за ноги, со смехом скатывались вниз…

Разведка на восток

Шел второй месяц оборонительных боев под Тулой. Противник всеми силами старался сомкнуть кольцо окружения города. Но, несмотря на то что наши батальоны уже сильно поредели, сделать это ему не удавалось. Думаю, что на нашей стороне воевал и мороз. Мы были обмундированы ничуть не лучше немцев, но мы с детства приучены к холодам. Наша печать много писала, как мерзнут немцы. Да и сами мы видели убитых немцев, закутанных в реквизированные в наших деревнях женские платки и в огромных размеров соломенных чунях на ногах.