Бенно Цизер - Дорога на Сталинград. Воспоминания немецкого пехотинца. 1941-1943. Страница 32

– Мы с этим сами справимся, – сказал он.

Поэтому мы взяли первые попавшиеся автоматы и гранаты и, полураздетые, стали пробираться по озерцу, под прикрытием камышей. Остальные подумали, что мы ведем себя довольно странно, и предположили, что, может быть, нам вода так ударила в голову. Но один из наших часовых был достаточно бдителен и последовал за нами.

Опять что-то зашевелилось в камышах.

– Руки вверх! – крикнул Ковак.

– Руки вверх! – повторил за ним часовой. Но ничего не произошло.

Тогда Францл швырнул ручную гранату – и все камышовые заросли пришли в движение.

– Ох моя больная спина! – воскликнул Шейх как громом пораженный.

Мы стояли полуголые, с пистолетами на взводе, и не верили своим глазам. Из камышей появились восемнадцать русских, все вооруженные до зубов, и подняли руки! Ковак выстроил их. К этому времени сбежалась половина роты с карабинами на изготовку.

Как только они увидели, что опасность позади, нам пришлось выслушать массу саркастических замечаний.

– Посмотрите на этих водолазов! Почему бы вам не исполнить туземный танец? Это, наверное, новый способ боевых действий – бродить вокруг полуголыми!

Шейх был возмущен.

– Пошли бы вы выступать… знаете куда! Что вы тут развопились? Мы вам их преподнесли на серебряном блюде, не так ли?

Когда нас увидел лейтенант Штрауб, он был ошеломлен.

– Бога ради, что это здесь такое происходит? Немедленно одеться и доложить командиру роты!

Мы сдали свое оружие и снова поплыли через озерцо. Нам пришлось докладывать в своих спортивных костюмах, потому что наша форма все еще была замочена в бензине. Велти, конечно, настаивал на том, чтобы ему доложили во всех подробностях, и Ковак сделал это в самой безупречной манере.

– А почему вы сразу не забили тревогу? – строго спросил Велти.

– Мы подумали, что их было немного, и хотели застать их врасплох.

– Впредь, будьте так любезны, предоставьте думать мне.

Затем Коваку пришлось стать переводчиком. Эти русские, похоже, отбились от своих частей, которые были отрезаны, и бродили в этих местах. Им удалось добраться до камышовых зарослей, и они планировали атаковать нас ночью, но не решались на это из-за нашего численного превосходства.

Допрос оказался совсем не легким. Велти приходилось вытягивать из них каждое слово под угрозой пистолета. Он допытывался, кто был их командиром, но они не хотели отвечать. Даже его размахивание пистолетом не дало результатов.

Затем один из солдат принес комиссарский ромбик, который нашел в камышах, – знак отличия политкомиссара. У Велти от бешенства выступила пена на губах. Он дал им пять минут на принятие решения; если лидер откажется назвать себя, Велти всех их расстреляет. Это потрясло русских. Некоторые стали молить о пощаде, но Велти оставался непреклонен. Прошло три минуты. Лейтенант приказал расстрельной команде приготовиться.

Русские торопливо переговаривались друг с другом. Велти посмотрел на свои наручные часы.

– Осталась одна минута, – сказал он.

Вдруг один из них, с добродушным лицом крестьянина, выступил вперед. У него дрожали губы. Не говоря ни слова, он обернулся и указал на угрюмого светловолосого молодого парня, который прореагировал на это предательство с иронической усмешкой.

– Обыскать негодяя! – приказал Велти.

Компас, ручка, кусок веревки – ничего особенного. Тем не менее прозвучала резкая команда:

– Расстрелять!

Двое солдат из третьего взвода стояли ближе всех к Велти. Одного из них я знал – это был фельдфебель Хабахер. Другой был новичком. Хабахер уперся взглядом в землю и стоял не шелохнувшись. Он был фронтовик-ветеран, и такого рода работа была ему не по нраву. Юноша побледнел до кончиков волос и глядел на Велти с ужасом, как будто не верил, что приказ адресован ему. Комиссар все еще усмехался, но теперь усмешка казалась застывшей маской на его лице.

– Пошевеливайтесь, – холодно сказал Велти. – Я не потерплю неповиновения! Там сзади есть окоп!

Слегка пожав плечами, Хабахер двинулся к комиссару, чтобы повести его на расстрел. Новобранец последовал за ним; его колени дрожали.

Затем мы услышали выстрел, за которым быстро последовал второй. Солнце заходило кроваво-красным огненным шаром.

Прошел еще час, и для всех нас стала неприятным сюрпризом неожиданная команда быть наготове. Это могло означать либо паузу перед сражением, либо начало сражения. На этот раз было ясно, что назревает очередной бой, и моей первой мыслью было: кому не доведется услышать эту команду в следующий раз?

Наша форма все еще сильно пахла бензином.

Возле нашего окопа лежала мертвая лошадь, раздутая от накопившихся в ней газов. Воздух пропитался сладковатым запахом гниения; пахло так сильно, что ощущалось на вкус. Единственное, что помогало, было курение, а поскольку у нас кончился запас сигарет, мы выпрашивали, где только могли, трубки и табак и дымили до першения в горле.

Вражеская артиллерия беспрерывно обстреливала железнодорожную насыпь, за которой мы окопались, и от тяжелых снарядов у нас гудело в ушах.

Полевая кухня прибыла ночью для раздачи пайков. Каждый получил по бутылке шнапса. Горький опыт научил нас не особенно радоваться такой щедрости: это было определенно плохим признаком. Нам не пришлось долго ждать: было приказано атаковать в шесть утра. Мы плохо спали в ту ночь.

Ровно в 5.30, на фоне нескончаемой орудийной пальбы, наши пушки открыли огонь. Множество ракет взмыло в воздух и с воем пролетало над головой. Позиции противника потонули в океане ужасных взрывов, пыли и серного дыма. Нас это зрелище очень воодушевила и помогло развеять наши страхи.

Мы подготовились к атаке. Поскольку пулеметы были в ремонте, вместо них нам выдали карабины. Мы были довольны: это делало нас более подвижными и не нужно было тащить за собой тяжелые ящики с патронами.

За считаные минуты до шести была дана команда: «Примкнуть штыки!» Приближалась атака, и гнетущая тишина давила на нас. Оставалось всего несколько секунд до начала…

Три или четыре шага бросали нас в опасную зону ничейной земли. Советская артиллерия нас не тревожила, но вместо нее по нас стреляли со всех направлений – а эти русские стреляли чертовски метко. Русские окопы были так хорошо замаскированы, что мы не в состоянии были их обнаруживать, и наша стрельба большей частью велась наугад.

Кричали раненые, а санитары-носильщики сновали с места на место, оказывая посильную помощь. Мы им не завидовали. В конечном счете, от них нередко требовалось гораздо больше мужества, чем от нас: мы всегда могли броситься на землю, укрывшись за чем-нибудь. Если кто-нибудь из солдат на фронте заслуживал награды, то это именно санитары. И все же, если им не удавалось прибыть на место в ту самую минуту, когда кто-нибудь в них нуждался, их называли трусами и осыпали другими оскорблениями просто потому, что они не были такими же, как мы, безжалостными убийцами.