Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 33

Наполеон восстановил в 1806 году дворянские титулы по совсем иной и более важной для него причине, чем просто желание видеть себя окруженным титулованными особами. Он сделал это потому, что понимал силу и слабость человеческой натуры лучше, чем любой другой человек из его поколения. Он отдавал себе отчет в том, что если его трону и династии суждено выстоять, то для этого нужны мощные опоры, устойчивые против всякой возможной реакции. Все это было частью его плана извлечения из бури и сумятицы революции прочных, надежных элементов и, наоборот, подавления анархичных, еще способных снова, во второй раз отдать Францию во власть толпы. Ничто так эффективно не гасит революционный запал, как душ привилегий, рассыпаемых тут и там на головы наиболее способных и ярких идеологов. Это верно для любой партии в каждой стране и сегодня; это было верно и тогда, как это доказал Наполеон, с большим тщанием распределяя почести в годы, последовавшие за Аустерлицем.

Из восемнадцати генералов, которых он уже возвел в ранг маршалов, подавляющее большинство было весьма скромного происхождения. К началу революции в армии служили только Келлерман, Серюрье, Бертье и Даву. Из остальных четырнадцати пятеро были известными сторонниками революционных идей, а все прочие, в том числе Мюрат, Ланн, Массена и Ней, были просто начинены трескучими фразами и заражены духом искреннего идеализма эпохи. Лишь мягкий Бессьер оставался роялистом и едва избежал гибели во время беспорядков в августе 1792 года. Именно таких людей теперь разыскивал Наполеон, чтобы привязать к своей колеснице. Именно на них, как на фундаменте, он намеревался построить общество, в котором добившийся успеха собственник мог чувствовать себя в безопасности, не боясь, проснувшись однажды утром, увидеть у себя на пороге голодранцев с ордером на арест и конфискацию имущества.

Его брат Жозеф уже стал королем. Он был препровожден Массена в Неаполь и посажен на неаполитанский престол вместе со своей простоватой, прыщавой и добродушной женушкой Жюли. Людовик, женившийся на Гортензии, дочери Жозефины, вскоре должен был занять голландский престол, а через несколько месяцев после Аустерлица униженные маршалы оказались свидетелями того, как прослывший воплощением безвкусицы Мюрат, зять императора, стал великим герцогом Бергским и Киевским, то есть владетелем крошечного герцогства на Рейне.

Мюрат пришел в восторг — не столько из-за доходов от герцогства, которые были незначительны, а потому, что этот титул давал ему превосходство над всеми остальными маршалами за исключением Бертье, получившим еще более блистательный титул князя Невшательского.

По поводу возвышения Бертье никто в претензии не был. Хотя старшие офицеры Великой армии и не очень его жаловали, талант Бертье уважали и считали его правой рукой Наполеона на поле брани. Однако возвышение Мюрата вызывало немалый ропот, пока звезду Мюрата не затмило неожиданное возвышение «выжидателя» Бернадота, ставшего князем де Понте-Корво. Теперь ропот в казармах перешел в глухое ворчанье, поскольку, как было известно всем, Бернадот не только не сделал ничего, чтобы помочь Наполеону овладеть престолом, но и явно демонстрировал неприязнь к Бонапарту.

Даже учитывая испытываемую Наполеоном необходимость устранить своего последнего возможного соперника из рядов республикански мыслящих военных, трудно понять, почему эта честь была оказана Бернадоту в предпочтение перед людьми, лояльность которых была вне всяких сомнений. Этот вопрос навсегда остался без ответа (даже на Святой Елене); можно выбирать только между двумя возможными мнениями: пристрастием, которое Наполеон сохранил к своей бывшей любовнице Дезире, ныне жене Бернадота, или его преувеличенной оценкой популярности Бернадота среди убежденных республиканцев.

У Бернадота действительно были влиятельные друзья (он, в частности, настолько очаровал секретаря Наполеона, что читать мемуары последнего иногда просто забавно), однако гасконец зарекомендовал себя столь шатким в своих убеждениях, что ни один разумный заговорщик, принадлежи он к правому или левому крылу или же к центру, не избрал бы его руководителем заговора, направленного против победителя при Аустерлице. Тем не менее Бернадот был князем, а остальные пятнадцать маршалов только и делали, что спрашивали друг у друга, какие же награды ждут людей, столько раз рисковавших жизнью на службе императора.

Одним из главных ворчунов был Мармон. Ему не пришлось сражаться при Аустерлице, и это обстоятельство, слившись с разочарованием по поводу отсутствия его имени в списке маршалов, крайне его огорчало. В качестве старейшего друга Наполеона, приглашавшего голодного капитана Бонапарта на семейный обед, когда у того не было ни гроша в кармане, Мармон полагал, что заслуживает чего-то более значительного, чем командование корпусом. Этим же летом он получил повышение. Наполеон направил его на Адриатику, в Истрию, предоставив ему свободу рук с тем, чтобы тот применил свои огромные организаторские способности для реорганизации провинции. Мармон максимальным образом воспользовался представившимися ему возможностями и тотчас же начал прокладывать дороги и совершенствовать административную машину с той же энергией и способностями, с которыми он провел стандартизацию артиллерии Великой армии. Со своей задачей он справился великолепно; Наполеон это отметил и одобрил.

Наполеон продолжал раздавать титулы, хотя многие из них были подтверждены только после того, как Пруссия пала, а новое русское нападение закончилось договором о сотрудничестве, заключенным между Наполеоном и царем в Тильзите.

Наиболее знаменитые из маршалов получали титулы, связанные с местами их боевых подвигов. Прочие довольствовались более скромными почестями. Проведение тонких различий продолжалось во все годы существования империи.

Келлерман стал герцогом де Вальми в память проявленной им стойкости против пруссаков в тот день, когда его оборванные волонтеры остановили вражеское нашествие. Грубовато-добродушный старый Лефевр стал герцогом Данцигским, Монси получил титул герцога де Конельяно, а Мортье — титул герцога де Тревизо. Затем последовала вереница титулов, которые должны были запечатлеть французские победы в умах последующих поколений. Массена был сделан герцогом де Риволи, Ланн — герцогом де Монтебелло, где он разбил австрийцев перед Маренго, Ожеро — герцогом де Кастильоне в память о его знаменитом совете, данном им Наполеону в 1796 году, а Ней — герцогом Эль-хингенским в память о битве, которая привела к бескровной победе при Ульме. Генералу Даву титул будет присвоен очень скоро; он получит его в самом зените славы. Бессьер был произведен в герцоги Истрии. Сульт же, считавший, что он заслуживает большего, чем любой из них, пришел в ярость, узнав, что он не получит титула, связанного с местами его боевой славы, и становится просто герцогом Далматинским.

С течением времени многие из прославленных генералов, не ставших маршалами, тоже получили титулы, и проблема их выбора иногда заставляла Наполеона кривить душой. Виктор, бывший сержант, краснощекий и говорливый, когда-то столь пылкий поборник свободы и