Юрий Сушко - Самая лучшая сказка Леонида Филатова Страница 34

Наиболее ценным человеческим качеством Леонид Алексеевич считал предсказуемость, надежность. Это показала болезнь. «Я знаю, что от человека ожидать, можно на него рассчитывать или нельзя. А надежность включает в себя и порядочность, и честь, и твердость… Мне приятна человеческая ясность».

Обрушившаяся на Филатова и Нину беда обнаружила великую бездну бескорыстных, добрых и отзывчивых, знакомых и незнакомых людей. Шквал звонков, писем, телеграмм, сообщений на неофициальный сайт Филатова в Интернете с одними и теми же щемящими вопросами: чем помочь? Что сделать? Какое лекарство нужно? Со всей страны писали, просили, умоляли: «Ленька, выкарабкивайся!», «Вы – наше солнце, вы не имеете права сдаваться!», «Мы ждем от вас новых произведений…»

В свое время Леонид Алексеевич, рассуждая о трагической судьбе Высоцкого, обронил такую фразу: «Если бы я мог обменять свою жизнь на жизнь Володи, я бы, не задумываясь ни секунды, это сделал». Примерно так же думали многие в России и вне ее, молясь и ставя свечу за дорогую им жизнь Филатова.

Кто-то сказал, что Филатов умудрился последние десять лет своей жизни подарить жене, маме и друзьям.

А он не зря писал:

Я по врагам из пушек не луплю,Не проявляюсь даже в укоризне,Поскольку берегу остаток жизниДля них… Для тех, кого люблю.

Был в биографии Филатова, а стало быть, и Нины Шацкой, один забавный, но достаточно важный фрагмент, когда Леонида Алексеевича нежданно-негаданно коллеги взяли да избрали секретарем правления Союза кинематографистов СССР. Случилось это в начале 1989 года. Время было лихое. Туда, где нужны были профессиональные менеджеры, новые властители, они же наивные романтики, послушные ученики «прорабов перестройки», зачем-то активно толкали ярких, самодостаточных, творческих, с искрой Божьей людей, которые путались и блуждали в лабиринтах неизбежных, долгих и вечных бюрократических коридоров. И, естественно, сгорали, как мотыльки.

Это отчетливо понимал Леонид Алексеевич, а посему шутейно предостерегал коллег:

Ой, растратишь ты здоровьеВ политической борьбе!

Филатов каялся: «На заседаниях секретариата бывал редко». Признавался: «Ничего особенного я не сделал. Но как-то позвонила мне Алла Дмитриевна Ларионова и говорит: «Ты знаешь, что я еще не народная артистка? Конечно, это сейчас ничего не решает, но ты все же поговори». Я поговорил, и была направлена соответствующая бумага, а вот выбить квартиры Боре Галкину и Наташе Варлей не смог. Прошение о квартире Галкину было даже подписано. Я, радостный, помчался к Боре, а он спрашивает: «Какого цвета резолюция?» – «Чудак человек! Какая тебе разница? Главное, что подписано». – «Не дадут, не того цвета». И оказался прав. Я не знал, что цвет идет паролем, который без лишних слов указывал на то, надо ли выполнять предписание».

Много еще не знал, не ведал «секретарь Союза», умный, честный, искренний, правдивый. Даже не догадывался о том, что в высоких кабинетах тоже требовалось искусство, но особого рода, далеко не всем подвластное. Тем не менее удалось все-таки кое-кому по мелочам, не по-крупному, но помочь – кому-то с путевками, кому-то с местом в детском саду… Он называл это «популярностью поторговать». Александр Митта с ним категорически не соглашался и говорил, что Филатов «очень много доброго сделал людям, работая в секретариате Союза кинематографистов, – об этом мало кто знает. И здесь он делал свое дело скромно, четко, как говорят, «не тянул одеяло на себя», тратил много времени и сил». Хотя в приватных беседах Филатов, ерничая, называл свою «руководящую роль» конферансом.

Во времена той самой смуты пошла лукавая пошесть: вовлекать во власть не профессиональных чиновников, а людей популярных, имена которых у всех на слуху. При этом обращались к мировому опыту. В частности, вспоминали Андре Мальро. Прекрасный писатель, будучи на протяжении десяти лет министром, он сумел много сделать для сохранения и развития французской культуры.

В поисках соискателей на высокие должности в союзном Министерстве культуры был открыт настоящий «сезон охоты на актеров». Хотелось перемен. Все отчетливо помнили, кто долгие годы заполнял главки. «Совершенно непрофессиональные люди, – не стеснялся в оценках Филатов. – Появлялся в первом ряду сановный «мамуля», весь в седых волнах, пахнуший одеколоном хорошим. И он, прочитавший полторы книжки, определял ценность художественного произведения. Он мог диктовать, что убрать, что добавить, а чуть что, мог выкинуть актера или режиссера с работы без права поступления куда-либо. Так решалась судьба человека, не представлявшая, по мнению чинуш, никакой ценности. Захотим – будешь ценный! А твоя одаренность, твое желание добра, социальной справедливости – это никого не волнует…» Так было. Никто не хотел повторения пройденного.

Так таганский воспитанник Николай Николаевич Губенко стал последним министром культуры СССР. Ссылался на рекомендации друзей, которые говорили: «Пусть там сидит свой человек, способный нас понять, когда мы придем к нему со своими идеями». Он отвечал им: «Соблазн изменить многое движет мной. Поэтому за «тайные и вольные обиды» простите, если они будут. Но подлости и вероломства от меня не дождутся ни друзья, ни враги…» Во всяком случае, он к этому искренне стремился.

Коллега Губенко, «адъютант его превосходительства», народный артист Советского Союза Юрий Соломин чуточку позже возглавил аналогичное российское ведомство. Ненадолго, к счастью. Для него. Ибо есть непреложное правило: лучше играть политика, а не быть им. Идеальным представляется вариант, когда власть и художник существуют сами по себе.

Поступали ли аналогичные предложения «хождения во власть» Филатову? Он не отрицал: «Да, но я всегда отказывался. Я как-то сказал одному высокому чиновнику: «У меня такое ощущение, что у каждого из вас за бугром стоит самолет. Уже наготове! Каждый день, когда ходишь по разным кабинетам, ощущение от вас именно такое. Вы потрафляете ворам, и вам наплевать на вырождающийся народ. Вы даже демагогию перестали тратить на это. Раньше вы хоть лапшу на уши вешали: «Великий народ! Во имя народа!» Значит, я начинаю действительно думать, что вы все уже присмотрели себе местечки. Значит, просто однажды правительство может бросить эту страну, а в стране может начаться война или что угодно, и тогда вы все улетите мгновенно с тайных аэродромов – кто в Аргентину, кто в Штаты…»

И в то же время старался убедить своих товарищей, единомышленников: «Это все чушь, комплексы советской интеллигенции: «Я с властью на всякий случай должен быть в контре». Да не будь ты в контре. Не пой ей гимнов, но и плевать на нее по любому поводу тоже глупо».