Владислав Дорофеев - Принцип Прохорова: рациональный алхимик Страница 35

Это может быть единственный проект (Развитие водородной энергетики. – Авт.), в котором я выступаю Дон Кихотом. И в некотором смысле сильно рискую. Там такие серьезные риски – интеллектуальные, страновые и прочие, что я реально считаю, что этот проект, хотя он и бизнесовый, можно вывести за скобки.

Первое, что я делаю, – строю принципиально новую систему управления. Там есть три элемента. Первый элемент – так называемый научный интегратор. Это новая форма, которая убивает технопарки. Вот технопарки – это фишка XX века. А мы сегодня работаем в XXI веке. Что такое технопарк? Это интеллектуальная мысль, лаборатории, промышленная установка и производство. Только вот этих четырех функций там сейчас быть не должно. Сейчас основой является научный системный интегратор. Именно он разрабатывает некоторый продукт и разбивает его на 20 составных частей. Это может быть группа буквально из 10–15 человек. К примеру, создаем водородную установку. Причем водородная установка не должна работать одна. Это должно быть в сочетании, например, с ветровой, солнечной энергией. Вот создали систему, она состоит из 20 элементов американской, японской, российской и других разработок. То есть возникает создание продукта на уровне постановки задачи. Выясняется, что из 20 элементов системы 15 нормальные, а пяти не хватает. Вот в эти пять направлений мы и начинаем вкладывать средства, подтягивая либо западные компании, либо российские. Им нужно закончить этот продукт. И системный интегратор говорит не о том, где это изобретается, а кто получает как девелопер максимальную маржу. При обычном строительстве получаешь 15%, а при правильно выбранном девелопменте можно и 200–300% получить! И совершенно не обязательно, что интегратор владеет всеми патентами и занимается производством. Вообще не так. Он создает продукт.

Пример – корпорация Dell, которая сама ничего не производит, но правильно консолидировала определенный продукт, дала его рынку, заключила со всеми бизнес-договоры и заработала 1000% капитализации. И это основная тенденция. Почему технопарк разваливается? Потому что если раньше нужно было ученого из Индии или России везти, например, в Силиконовую долину и платить $10–15 тыс., обеспечивать его жильем, то новые коммуникационные связи позволяют в онлайне работать 24 часа. Знаете, как сейчас работают проектные фирмы? Над проектом работают 24 часа. В одном месте работа закончилась, тут же передали в другое, китайцы передали нам, потом европейцам, потом американцам, и это единый процесс. Ускорение работ происходит в разы. Сейчас не надо сидеть всем в одной лаборатории. Где производить лабораторные испытания, где сделать ОПУ (опытные промышленные установки. – Авт.), где размещать производство – это разные вопросы.

Итак, повторю: первый элемент, важнейший – системный интегратор. Второй элемент – это создание классического инвестиционного фонда высоких технологий. Вложу до $1 млрд. Он имеет двойное значение. Собственно как фонд, который покупает компании, западные в основном и некоторые российские, имеющие интересные разработки и способны кратно расти. Второе условие – это должно быть обязательно одним из элементов системного интегратора. То есть не просто покупаем абы какие компании, которые, как мы считаем, вырастут. Ни в коем случае! Мы должны понимать, как их разработки могут вписаться в конечный продукт. Это очень важный принцип работы фонда. Наконец, третье направление – это создание в России уникального научного лабораторного комплекса. Участок земли, о котором мы говорили, это одно из ответвлений, где будет располагаться научно-техническая база. Для чего это нужно? В России не хватает концентрации интеллектуального продукта. Нужно освоить площадку, где любая иностранная или российская фирма, которая хочет заниматься исследованиями, сможет сделать лабораторию. Там будет происходить неизбежный обмен знаниями. Надо делать современную лабораторию, которая за две недели путем перенастройки оборудования может становиться площадкой для исследований – от ядерных до микробиологических. Вот эти три элемента составляют основу бизнеса высоких технологий. Дико интересно, тяжело и много непонятного. Если честно – стопроцентно, до конца я этот проект не чувствую, чувствую на 90%.

Я сам по локоть в это ушел, но у меня есть отдельные группы, которые находятся внутри элементов системы. Я читаю много всякой странной литературы, которая связана с футуристическими исследованиями. Я слежу за текущими макроэкономическими изменениями. Системщика, который это систематизирует вместо меня, пока нет. Найду сильнее – уйду на пенсию» [60].

Маниловщина? Но ведь, когда Прохоров вещал про мировые перспективы «Норникеля», слушателям наверняка планы эти казались грезами, капризами богача. В основании нового проекта всегда есть светлая личность, любой, самый невозможный проект, состоится лишь в случае его, если угодно, очеловечивания. Это – закономерность, которая может сработать и в случае с инновационными идеями Прохорова.

ДЕВЕЛОПМЕНТ

В Группе ОНЭКСИМ большой удачей считают получение контроля над ОПИН (ОАО «Открытые инвестиции»). У нас есть планы создать на базе этой компании мощный девелоперский бизнес… Нам интересен девелопмент, и сейчас у нас отличная база, чтобы развивать это направление, говорили в Группе.

После всех сделок на балансе ОПИН остались – «ОПИН-плаза» (90 000 м2), коттеджные поселки «Пестово», «Мартемьяново», «Павлово», торгово-развлекательный Центр искусства им. Райкина (75 000 кв.м), более 1000 га земли в Московском регионе, а также канадская строительная компания Viceroy Homes. По словам представителя Группы ОНЭКСИМ, с учетом площадок ОПИН и ОНЭКСИМ земельный банк структур господина Прохорова составит около 80 тыс. га (по другим данным – 30 тыс. га).

Но и в этом направлении денег пока не предвидится. Больших денег. Зато свои ожидания Прохоров четко структурировал.

«Направление “банк земли” делится на две части. Первая связана с тенденцией мирового роста стоимости продовольствия, а она будет расти неизбежно, мы заинтересованы в росте и аккуратно покупаем качественные сельскохозяйственные угодья. Мы сами обрабатывать их не будем, будем привлекать партнеров, чтобы они реально развивали сельхозбизнес. Стоимость 1 га земли, на которой производится сельхозпродукция, сейчас занижена этак раз в 25. Поэтому нам это интересно. Мы понимаем, какие регионы будут развиваться в течение пяти-десяти лет. Это проект неликвидный, но он долгосрочный и даст очень высокую прибавку стоимости. Вторая часть – это земли общего назначения. Мне кажется, я понимаю, как будет меняться в инфраструктурном плане европейская часть страны. И поэтому мне понятно, куда будут вести дороги, на которые будут выделяться бюджеты в следующие 15 лет. Есть ряд направлений, которые абсолютно безальтернативны. И в этих местах очень полезно иметь участки земли. В Московском регионе, я считаю, подходящего мультипликатора нет или почти нет. Транспортная составляющая оставляет желать лучшего. Участки на Рублевском шоссе, которые мы купили, будут задействованы под элитную застройку и проект в сфере высоких технологий.