Коллектив авторов - Сингапурское чудо: Ли Куан Ю Страница 36

Мы достигли нашего положения совсем не случайно. Мы старались предусмотреть и не допустить ничего из того, что могло бы для нас пойти плохо. Именно так нам удалось дойти до этого положения, именно поэтому у нас образовались значительные резервы. Потому что если бы у нас не было резервов, то на случай, если бы мы попали в беду… у нас ничего не было бы. Все, что у нас есть, это отлаженный организм, который требует хороших мозгов, специализированных навыков, соединенных вместе в причудливой форме, с исходными ресурсами из большого количества стран и их экспертами в сферах финансов, промышленного производства, туризма, всех видов экономической деятельности, вместе взятых. И это все не очень легко повторить и продублировать. Я считаю, что это своим самым лучшим вкладом, который я мог сделать, самым стоящим из того, что можно было бы сделать[341].

Какой личный и профессиональный опыт сформировал это отношение?

Мое мышление зависит от моего характера… Кроме того, у меня есть свой жизненный опыт. Человек сталкивается с непредвиденными и непредсказуемыми обстоятельствами, когда рушится весь ваш мир. В любом случае, со мной такое случалось. Как предполагалось, Британская империя просуществует еще 1000 лет в Юго-Восточной Азии, но она рухнула, когда пришли японцы в 1942 году. Никогда не думал, что они смогут захватить Сингапур и выгнать англичан. А они это сделали и издевались над нами, включая и меня самого… Я понял, что такое сила, задолго до того, как Мао Цзэдун написал, что винтовка рождает власть. Это продемонстрировали японцы. А англичане не смогли. Империя рушилась, и не было необходимости применять грубую силу. Англичане имели преимущества в технике, торговле и знаниях. Они построили это громадное правительственное здание при помощи труда индийских заключенных в 1868 году, чтобы подавлять своим величием народ…Я научился делу управления, доминированию над людьми, как это делали британцы и как японцы использовали свою власть[342].

Вторжение японцев в Сингапур стало единственным самым большим уроком моей жизни, потому что на протяжении трех с половиной лет я видел значение власти и то, как власть, и политика, и правительство – все были заодно, я также понял, как люди, втянутые в силовую ситуацию, реагировали, потому что они должны были выжить. Еще сегодня британцы были там, непоколебимые, полные хозяева; а уже назавтра – японцы, над которыми мы потешались, издевались, называя их низкорослыми и коротышками с близорукими и косыми глазами[343].

Когда я вместе с моими старшими коллегами по кабинету министров вспоминаем ранние годы нашей сумбурной жизни по управлению Сингапуром, мы понимаем, как много мы выиграли, пройдя через очень трудную школу. Мы встречались с уличной шпаной. Если бы не прошли через эту школу, нас бы раздавила эта городская пена. Как собаки, которые были заперты в сарайчике у забора, мы были бы раздавлены хаотичным движением… Целое поколение сингапурцев, которым сейчас более 40 лет, прошло через тяжелую политическую школу… Наши дети не помнят трудные времена, вызванные необдуманными действиями оппозиции. Более молодое поколение министров также не имеет опыта тех времен. Жестокие битвы сделали более старших по возрасту министров тем, чем они являются в настоящее время. Те же из нашей среды, кто оказался слаб, медлителен или слишком нервным, стали первыми жертвами. Ныне действующие – это те, кто выжил, пройдя через дарвиновский процесс естественного отбора. У нас выработался острый инстинкт[344].

Чему я научился с 1973 года? Некоторым основным постоянным величинам о человеческих существах и человеческих обществах, о способах, при помощи которых их можно сделать лучше, и постоянно присутствующей опасности регрессии и даже краха…Я понимаю всю хрупкость цивилизованного общества… Я также пришел к пониманию малозначимости личных достижений. Поскольку в 60 лет больше, чем в 50 лет, приходит понимание преходящей природы земной славы и успехов и эфемерного качества чувственных радостей и удовольствий по сравнению с интеллектуальным, моральным и духовным удовлетворением… Я всегда удивлялся, сколько во мне от природы и сколько от воспитания? Был бы я иным человеком, если бы мне не довелось пройти через суровые испытания?…После того как мне довелось принимать жизненно важные решения и пройти через один острый кризис за другим, мои мировосприятия, амбиции и приоритеты прошли через фундаментальную и, полагаю, продолжительную метаморфозу. Возможно, я не изменился по своему физическому, умственному и эмоциональному характеру, то есть по т. н. техническим параметрам. Но по энергетическим параметрам, по моему восприятию Бога, славы или золота я был подготовлен моим собственным опытом. Другими словами, какой бы вместительной ни была оснастка (природа), без души (воспитания) не так уж много можно получить от технических качеств[345].

Какие стратегические системы воззрений сформировали такой подход?

Полное подтверждение логики и доказательств приходит тогда, когда они становятся практической реальностью[346].

Испытание проводится по действиям, а не обещаниям. Миллионы обездоленных в Азии не волнуют теории, они их и не знают. Они просто хотят жить лучше. Они хотят жить в более справедливом обществе с равными возможностями[347].

Здравый смысл и здоровая экономика требуют постоянного поиска практических, а не доктринерских решений проблем роста и развития[348].

Моя жизнь не управляется философией и теориями. Я делаю дела и даю возможность другим делать выводы из моих успешных решений. Я не занимаюсь теоретизированием. Вместо этого я просто задаюсь вопросом: к чему приведет этот труд? Если после ряда решений я обнаруживаю, что определенный подход срабатывает, я стараюсь понять, какой принцип скрывается за этим решением. Таким образом, я не руководствуюсь Платоном, Аристотелем, Сократом… Я интересуюсь тем, что работает…Сталкиваясь с трудностью, или крупной проблемой, или набором противоречивых фактов, я рассматриваю имеющиеся в моем распоряжении варианты, если предлагаемые мной решения не срабатывают. Я выбираю решение, которое предполагает бо́льшую вероятность успеха, но если оно не работает, у меня есть еще какой-то способ. Тупика никогда не бывает[349].

Мы не были идеологами. Мы не верили в теории как таковые. Теория является привлекательным предложением с интеллектуальной точки зрения. То же, с чем мы сталкивались, было настоящей проблемой человека, находящегося в поисках работы, заработка, продуктов питания, одежды, жилья, воспитания своих детей… Я читал разные теории и, может быть, наполовину верил в них. Но мы были довольно практичными и прагматичными, чтобы не погрязнуть в теориях и не оказаться подавленными ими. Если что-то срабатывает, давайте над этим работать. И это в конечном счете превращалось в нечто похожее на экономику, которая у нас сформировалась на сегодня. Проверка состояла в одном: работает ли что-то? Приносит ли это выгоду людям?…В те времена преобладала теория о том, что в многонациональных странах эксплуатировался дешевый труд и дешевое сырье, в результате чего страна может оказаться выпотрошенной до конца… Никто больше не хотел эксплуатировать труд. Так почему бы и нет, если кто-то хочет эксплуатировать наш труд? Давайте поприветствуем их… Мы учились, как что-то получить от них, чего мы никогда не смогли бы узнать… Мы были частью процесса, который опроверг теорию школ развития экономик о том, что это было эксплуатацией. Мы ни в коей мере не нервничали по поводу возвышенно благородных принципов[350].