Это история счастливого брака - Энн Пэтчетт Страница 36

однажды поспособствует моему умению обращаться с пистолетом. Я покупаю эспандеры – две пластиковые ручки на тугой металлической пружине, – держу их на рабочем столе и то и дело сжимаю. Пронзительный скрип, который они издают, как пружины в пожилом болезненном матрасе, напоминает мне о том, как я каждое лето проводила неделю с отцом. Мы с сестрой узнавали, что он проснулся, когда слышали скрип эспандера, который он держал на прикроватной тумбочке. Мы выходили на заднюю веранду, где в первые годы после развода отец спал в доме своего отца. Он сидел на краю застеленной кровати в белой футболке и спортивных штанах, хрустя костяшками в устойчивом ритме, пока я не видела, что его руки достаточно размяты. Скрип катушек в моей собственной комнате в Кембридже заставляет меня скучать по нему.

– Будь бдительна, – говорит отец в телефонную трубку. – Пружины быстро изнашиваются. Их нужно менять раз в две недели.

– Они и так меня практически убивают, – говорю я, хотя позвонила не ради этого. Я хочу поговорить о прошлом, а не о мышцах.

– Тебе кажется, что ты стала сильнее, но это просто пружины пришли в негодность. Зажми четвертак между ручками и удерживай его в течение шестидесяти секунд, – говорит он. – Вот в чем разница.

Что я и делаю, во всяком случае, пытаюсь. Я пытаюсь удержать монету на месте, пока смотрю на часы, но мои руки начинают дрожать, и мне приходится выпустить ее.

* * *

Когда приходит время возвращаться в Калифорнию для экзамена, отец хочет, чтобы я приехала пораньше. Так было всегда. Любая поездка на запад должна начинаться пораньше и длиться подольше. Он говорит, что мог бы поднатаскать меня перед устным экзаменом, но на самом деле он хочет посмотреть, как я бегаю. На следующее утро после моего прибытия мы идем на территорию Общественного колледжа Глендейла, где я бегаю кругами по дорожке, а мой отец стоит с краю на траве и смотрит на часы. «Пятнадцать секунд», – выкрикивает он, когда я пробегаю мимо: настолько он хочет, чтобы я оторвалась от следующего круга. Пятнадцать секунд – это целая жизнь, и я обращаюсь глубоко внутрь себя, чтобы отказаться от нее. В жизни случались моменты, когда отец мной гордился, но сегодня он просто в восторге от меня. Пока я пинаю пятками спину и пробираюсь мимо других бегунов, мой отец, глядя то на меня, то на свои часы, – полицейский, а я – лучший ученик у него на курсе. Он кричит, чтобы я рванула – бегом! – последние сто ярдов, и мои подошвы выдирают комья мягкой грязи. «Господи, Энн, – говорит он, когда я останавливаюсь. Пока справляюсь с одышкой, он подходит и крепко обнимает меня за плечи. – Ты их всех порвешь».

Я не такой уж выдающийся спортсмен, но в данный момент моей жизни я очень хороший абитуриент. Это экзамен, и я готовилась к нему месяцами.

Отец хочет пойти в Полицейскую академию, чтобы увидеть, как я справлюсь со стеной. Когда мы приходим, то обнаруживаем, что тренировочная стена занята группой женщин в одинаковых толстовках, их фамилии напечатаны большими буквами на спинах. Это слушательницы подготовительного курса для прохождения физкультурного теста. Офицер со свистком на шее ободряюще лает на них. Он инструктирует их, как перебраться через стену, а затем приступает к демонстрации. Несмотря на телевидение, я никогда не видела, чтобы человек перепрыгивал через стену, и он делает это так, как мне никогда не приходило в голову, хватаясь за верх руками, в то время как одна нога находится у его груди. Затем он отталкивается, а не тянется вверх. Отец велит мне встать в очередь к группе в толстовках, но я отстраняюсь, внезапно смутившись. Даже при таком четком наставлении многие женщины барахтаются и падают в своих попытках перебраться. Я жду, пока их отпустят, прежде чем пойти и попробовать. Теперь, когда я полагаюсь на законы физики, а не только на силу верхней части тела, у меня все получается – снова и снова, даже без разбега.

Вечером мы сидим на заднем дворе дома моего отца и мачехи, дома, где я жила, когда это был дом моих родителей. (В течение многих лет после развода отец сдавал его в аренду, а затем снова переехал сюда, когда снова женился.) Не помню, чтобы отец был так счастлив из-за меня, как в тот вечер. Я прошу его рассказать мне: кто был его любимым напарником? Какое дело было самым лучшим в его карьере? Мы говорим о работе полиции до самой темноты, пока моя мачеха, Джерри, не устает и не уходит в дом.

– Тебе бы, конечно, хотя бы на годик остаться, – говорит отец. – Если ты намерена по-настоящему это прочувствовать, примерно столько времени и нужно.

Я отвечаю, что не хочу работать в полиции. Я хочу об этом написать. Я писатель.

С минуту он раздумывает над этим. «А если на два останешься, сможешь попасть в ФБР. И тогда, – говорит он, глядя сквозь лимонное дерево, растущее на подъездной дорожке, – тогда это бомба будет, а не книга».

* * *

Отец договорился, чтобы меня взяли покататься с патрульной машиной, пока я в городе. С какой радости копам позволять совершенно незнакомому человеку сидеть на заднем сиденье и задавать вопросы, пока они пытаются работать, для меня загадка, но в Лос-Анджелесе, где режиссеры вечно в поисках идей, а актеры пытаются максимально вжиться в образ, это, в общем, обычное дело. Меня определяют в машину к сержанту Джону Пейджу и офицеру Рэю Мендосе из «Ньютона», подразделения, которое много лет назад возглавлял мой отец. Когда отец посвящает меня в свои планы, я благодарю его. Это звучит очень заманчиво. Но когда, выехав из Глендейла, мы оказываемся в части города, из которой я не знаю, как выбраться, я начинаю нервничать. Когда говорю об этом отцу, он отвечает, что ему это непонятно. С чего мне нервничать из-за того, что я проведу один вечер там, где он проработал много лет?

Отец не был в восторге, когда я вышла из дома в джинсах, белой рубашке (льняной, застегнутой на все пуговицы, под ней – футболка) и кроссовках. Он хотел, чтобы я оделась понаряднее. Они с Джерри собираются на свадьбу кузины и одеты соответствующе. В дежурке они передают меня сержанту Пейджу; он весь в синем, на предплечье татуировка. На вид ему лет пятьдесят, седой, с аккуратными усами. Они обмениваются буквально парой реплик – отец с мачехой спешат, чтобы успеть до пробок. Я