Андрей Романов - История Аквариума. Книга флейтиста Страница 36

Тут я подразумеваю и учителей и учеников, поскольку во многих случаях не совсем понятно, кто кого учит?

Получать знания и уроки бесплатно, на халяву, так сказать, это дело хорошее, но во всем необходимо знать меру. В те времена меры не могло быть ни в чем.

Осетинский приезжал в город, селился в «Прибалтийской», в апартаментах и начинал «жить»!

Выглядело это достаточно прозаично, но для непосвященного слушателя могло казаться фантастическим – концерты в самых дорогих гостиничных номерах города!

Тут ему везло, его гостями оказывались мы с друзьями и от этого его пребывание в Ленинграде вполне выглядело, как сплошной концерт. Круглые сутки!

Любил он в эти часы устраивать уроки сцена-речи и сцена-движения. Выглядело это совсем как в театральном институте на подобной кафедре и имело интересный побочный эффект – ни Майк, ни Борис ничего для себя из этих уроков не вынесли, а скорее наоборот.

Во всяком случае сам Боря в очередной раз отшатнулся от этого не совсем любимого слова (имеется ввиду – театр) в его профессиональном понимании. Но Осетинский пыхтел и старался изо всех сил, вкладывая в каждое своё движение и жест столько значимости, что хватило бы на целую съёмочную группу.

Не переводились напитки, не переводились песни, ни на секунду не прерывалось время в тех комнатах, окнами на Финский залив с какого-то высокого этажа…

Ну а за тем опять была Москва. Были странные концерты, которые он мог позволить себе устраивать, как известный в те годы кинематографист. Выглядело это так.

Он снимал кинотеатр с целью проведения своего авторского вечера, а на него звал гостей, т.е. нас.

Сам же такой вечер выглядел как «Вечер киносценариста Олега Осетинского». Выглядел весьма условно. Он выходил к публике и произносил одну только фразу:

«Меня вы и так все хорошо знаете, так что я говорить сегодня ничего не буду, а пусть поиграют тут мои друзья…»

И уходил в глубь сцены, где располагался его стол и кресло. Мы же и по отдельности, и вместе с Майком, в интерьере Олега Евгеньевича, отчаянно музицировали, за что он изредка в знак дружеского расположения подносил тому или другому из нас то стакан чая, то чашку кофе, а то и неплохого коньяка, что было не так и уместно, но и не столь отвратительно, как могло показаться на первый взгляд.

Концерты проходили весело и при полном, до откровенной давки, аншлаге. Длились бесконечно долго, и не, смотря ни на что, доставляли удовольствие и нам и публике. Игралось легко, слушатель ликовал.

Говорят до сих пор этот ярчайший «московский муравей» считает Бориса Гребенщикова своим учеником, а «Аквариум» – продуктом его фантазии и воплощением его трудов, о чем не забывает с постоянством фавна напоминать средствам массовой информации. Пусть говорит!

Это только придает очередную волну значимости, тому что тогда происходило. Должно же и кино принимать нас за своих, если за такового держит Осетинского!

И оно принимало… Правда в случае с Осетинским до самого кино дело по-счастью не дошло, но могло бы и дойти… Скоро Осетинский отошел от кинодел, а заодно и от нас…

А нас ждали иные приключения, которые вскоре и пришли на замену концертной деятельности кинематографиста Осетинского, которая так и осталась загадкой и по день сегодняшний. Как для нас, так и ещё для множества людей самых разных профессий

Следующим в очереди за ленинградским рок-н-роллом, а в его лице – «Аквариумом», стал режиссёр Стефанович64.

Но с ним оказалось совсем просто – перед своим появлением на «аквариумовском» горизонте он успел на весь народ честной прославиться фильмом «Душа», где сделал из наших коллег музыкантов «Машины Времени» очень сомнительных киногероев. Но он так старательно стремился привязать их образ к светлым идеалам советской действительности и одноименному художественному направлению в отечественном кино, что любой истинный ценитель группы попросту не узнал бы их, не люби он «Машину Времени» столь беззаветно. То что он предложил нам так же было ниже всякой критики.

Ни сюжетом, ни режиссурой, ни самой идеей предлагаемый фильм не был интересен, напротив, дал нам понять – иметь с ним дело со Стефановичем нельзя!

Так мы и поступили, хотя на самом-то деле это оказалось не так и просто. Стефанович сумел смутить и практически Бориса, в том, что будущая картина станет намного лучше, если не сказать шедевром. Но после ночи рассуждений на этот счёт дело было решено не в пользу Стефановича и кинозапасник в «Белых Столбах» не пополнился ещё одной «Душой» или как теперь принято – «Душой – 2».

После отказа Стефанович ещё долго бегал за Борисом по студии «Мосфильм», на которой мы по разным поводам оказывались, и отзывал его в сторонку, и что-то говорил, и что-то говорил… Может это он просто так по Борису соскучился? Кто знает? А вот следующая попытка оказалась на мой взгляд очень удачной.

Следующим, а по сути самым по-настоящему первым оказался Сергей Александрович Соловьев65.

Сергей Александрович Соловьев оказался в отличии от его безуспешных предшественников наделен одним редким, но все же встречающимся в среде кинематографистов качеством – он мог полюбить, то над чем работал. Он мог влюбляться в своего героя и тогда тут же начинал принимать его условности, его мир и порядок ценностей. Он не жил только собой в кино, а исследовал себя в кино.

От этого, все что мы видим в последствии в его работах – дышит теплотой его переживания.

Он был абсолютно восприимчив ко всему, что ему предлагали обстоятельства его кинокартины с позиций этики и эстетики его героя, его среды обитания.

Он был готов вставить в картину только что услышанную фразу, насладиться совершенно диковинной для его слуха музыкальной темой или неожиданной диссонирующей авангардистской находкой.

Он был всегда готов к эксперименту, если таковой предлагался, а главное – он был очень верным и преданным человеком, способным отстаивать перед другими твою правоту, может так до конца и не понимая, чего же ты на самом деле хочешь.

Короче, Сергей Александрович Соловьев оказался той самой и наверно, единственной дееспособной на тот момент в российском кино фигурой, тем режиссёром, который и мог и хотел снять кино одновременно понятное и в академическом и в современном понимании этого слова.

Кино – и для той голодной до своего понимания части молодежи, и для всей оставшейся части, которой на эту первую может и глубоко наплевать.

Он пытался объединить и теперешних любителей сериалов и «бунтарей» с серьгой в ухе.

Мало понятно зачем это в конечном итоге было нужно, но тогда иначе и быть не могло, тогда был период не размежевания, а объединения и кто это чувствовал – был наверху.