Тайны гениев - Михаил Семенович Казиник Страница 37

Но, как говорил один из вождей Коммунистической партии Советского Союза Л.И. Брежнев, «советский народ знает – там, где партия, там по беда».

Камбоджийская партия тоже нашла победный выход. Людей стали закапывать в землю живьем.

А теперь – стихотворение, которое называется «Геноцид».

У этих вин других названий нет —

Любые – геноцид. И только он.

Трагедия Камбоджи канет в Лету —

Мотыгою людей убит мильон.

Другой мильон живыми закопали.

А третий… Впрочем, хватит слезы лить,

Сыграю лучше Баха на рояле,

Чтоб, веруя в Гармонию, забыть

Камбоджу словно сон… Да было ль, право?

Но посмотри вокруг… О, нервы, в жгут!

И на Россию найдена управа,

Что ласково «чернилами» зовут.

Забыт Омар Хайям – не по карману

Букеты тонкие, пьянящие, как стих,

А на «чернила» цены без обману —

О, рубль семьдесят!.. Еще мильон утих…

Правители! Безбожники!!

Ведь кресла и пледы теплые у батарей вас ждут.

Давно пусты мозги, сердца и… чресла —

Для вас зачать – и то огромный труд!

А впрочем, что со мной – такие темы

Впервые на бумагу занесло.

Давно рисунки превратились в схемы,

И Пушкино – не Царское Село.

…Устал, отстал, задумался – не время —

Уже не время, поздно, слиплось все.

Не будет искры – затерялся кремень.

В зачатии отраву занесет

В мильон прекрасных тел…

Душой – кастраты,

Но не кастраты телом…

Бог! Ты где?

Стране нужны поэты,

не солдаты!!!

…Но некому помочь такой беде…

Сегодняшний вариант стиха о «пивных» девочках звучал бы, наверное, еще страшнее.

Но главное из того, о чем хочу сказать, – впереди.

Речь многочисленных ныне «пивных» (а в прежние времена просто) девочек за годы моего отсутствия резко изменилась.

Эти тоненькие, находящиеся в романтическом возрасте девочки, идя по улице, говорят таким языком, каким в мое время пользовались строители, которым на ногу упала железная балка.

Но даже строители моего времени, как только боль проходила и стресс отступал, использовали меньшее количество нецензурных слов в единицу времени, чем эти «воздушные» девочки.

Каждый раз, когда я слышу их речь, то вглядываюсь в лица говорящих, пытаясь увидать следы порока. И каждый раз испытываю потрясение.

Ибо во многих лицах я вижу так хорошо знакомые мне по картинам русских художников-портретистов XVIII–XIX веков черты. Черты утонченные, часто с явными признаками дворянства. Внешне это по-прежнему Наташи Ростовы, тургеневские героини, Татьяны Ларины.

Те, что вдохновляли русских поэтов и художников.

Часто я вижу лица, красотой и светом напоминавшие мне лица дочерей последнего российского императора.

Это невероятное, мистическое, нелепое, сюрреалистическое несоответствие между утонченным обликом этих девочек и пивными бутылками в их руках. Из горлышек этих бутылок они пили, двигаясь по пути к своим неведомым мне целям.

Между архитектурой той части города, по которой они передвигались, и уровнем их речи, речи героев пригородных зловонных трущоб конца XVIII века, где жили дети нищих, проституток, алкоголиков.

Только в те времена девочек обязательно остановил бы околоточный надзиратель и либо выдворил чернь, недостойным образом ведущую себя в дворянском районе города, либо отвел нарушительниц в околоток. Но никто кроме меня не оборачивался на этих девочек, не смотрел удив ленно.

Патология стала нормой.

Но именно в этом страшном, нелепом, кричащем несоответствии и увиделась мне вся глубина трагедии России XX века.

Моя фантазия перенесла меня в последнюю четверть XIX века, во времена прапрапрабабушки одной из «пивных» девочек.

Прапрапрабабушка говорила на нескольких языках, читала поэзию Байрона и пьесы Мольера на языке оригиналов, играла на рояле, писала стихи, вела дневник, которому поверяла интимнейшие и невиннейшие тайны своей жизни.

Она вышла замуж за талантливого, подающего надежды молодого человека.

Этот молодой человек действительно стал выдающимся ученым. Настолько выдающимся, что (уже немолодым) попал в ленинский спи сок из двухсот ученых, которых надлежало немедленно выслать из страны.

Его же немолодую жену с двумя взрослыми сыновьями, женой старшего сына и двумя внуками уплотнили, оставив одну маленькую комнату в их же двенадцатикомнатной квартире.

Ее сыновья попали в молотилку первых большевистских лет. Когда один из пьяных матросов, пришедших в их комнату в одну из страшных послеоктябрьских ночей, начал вырывать листы из старинного семейного альбома, чтобы унести с собой его серебряный футляр, то сын попытался поговорить с этим чело веком (?).

И был расстрелян в упор в их же комнате на глазах у своей старой матери, жены и сыновей.

Его жена вскоре умерла от нервного истощения. Затем умерла и бабушка.

Оставшиеся сиротами двое его детей стали беспризорными, но, несмотря на перипетии времени, сумели подняться, выстоять и занять достойное место в обществе (увы, в недостойном обществе!). Один из них был репрессирован в 37-м году, другой – в 39-м (без права пере писки).

Сын этого другого ребенком попал в лагерь для членов семей врагов на рода (ЧСИР – член семьи изменника Родины).

Вышел из лагеря в 56-м году, вскоре женился на простой и очень доброй женщине. У них родилось двое детей.

Но отец довольно скоро умер – сказались 17 лет, проведенные в лагере. Чтобы выжить, его жена с двумя детьми вернулась в родную деревню. Вы жить удалось, но ее старший сын попал в компанию деревенских алкоголиков.

В 76-м году подался в город на заработки. Гулял напропалую, перебивался случайными заработками. В 1990 году у его сожительницы родилась дочь.

Возлюбленный вскоре бросил их (а может, умер или попал в тюрьму). Так одинокая женщина и жила вдвоем с дочерью. Затем сошлась с другим мужчиной, родила еще двоих детей. Ее старшей дочери в 2004 году – 14 лет.

Она ходит с компанией подростков по улицам Санкт-Петербурга, пьет пиво. Ее речь наполовину состоит из названий мужских и женских половых органов.

Она и есть прапраправнучка нашей любительницы читать Байрона в оригинале.

Она, не зная того, вернулась в город, где ее корни. Но город уже без Байрона, без гимназисток, ведущих дневники и посещающих оперу.

Это город, где, как и во всей скорбной стране, произведен самый невероятный в истории человечества эксперимент.

Наша «пивная» матерщинница – одна из миллионов «пивных» матерщинниц, ставших невинными жертвами безумного коммунистического эксперимента с его страшной селекцией.

Но, заглянув в ее глаза, я узнал ее…