Джордж Кеннан - Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана Страница 37

Я отметил про себя, что в этом случае, и так было и будет всегда, я встал выше страстей войны, свидетелем которых был все эти годы. Повсюду – в Берлине, в Москве, Вашингтоне – у меня возбуждали негодование лицемерие, искажение фактов, мстительность, слабодушие. Но негодование мое возбуждали средства, а не цели, поставленные людьми. Цели их я считал странными, амбициозными, даже едва ли реальными, так что мне их трудно было принять всерьез. Как я заметил, одна из человеческих слабостей состоит в том, что людям надо верить в какие-то цели. Средства же, применяемые людьми, реальны. И как в военное время, так и в дни мира, меня больше всего интересовало не то, к чему люди стремились, а то, как они этого добивались. Связан ли такой подход со слабостью характера или более достойными качествами (об этом, я знаю, не может быть единогласного мнения), но я никогда не был человеком, для которого цель – главное.

Несмотря на благие намерения, посол, как и я, не мог полностью оставаться в стороне от политических проблем. В первую очередь это польская проблема, которая в то время создавала известные затруднения в советско-американских отношениях. Кратко напомню суть этой сложной проблемы.

В период действия советско-германского договора о ненападении советская и немецкая стороны достигли договоренности о разделе польской территории. Естественно, советское правительство игнорировало польское правительство в изгнании, которое отказывалось признать законность этих договоренностей. В то же время советские власти провели депортацию нескольких сотен тысяч человек из захваченных Советами районов Польши из Западной Украины и Западной Белоруссии во внутренние районы России и в Сибирь. Эти люди в большинстве не совершали каких-то особенных преступлений против советских властей, но они принадлежали к тем категориям населения, которые могли создать какие-то осложнения для укрепления советского режима в этом регионе.

В дополнение к этому советские власти, говорят, интернировали около 200 тысяч польских военных, пытавшихся всего лишь оборонять свою страну в 1939 году. Из их числа около 10 тысяч польских офицеров, включая резервистов, советские полицейские подразделения расстреляли весной 1940 года, хотя польская армия не предпринимала агрессии против СССР и едва ли оказывала серьезное сопротивление советскому захвату польской территории. Не было это связано и с индивидуальной виной тех или иных офицеров. Их просто уничтожили «как класс». Это преступление получило известность после того, как немецкие оккупационные власти наткнулись на эти захоронения зимой 1943 года. О депортациях, конечно, знали и раньше, но о судьбе польских военнопленных и о деятельности советских полицейских властей в период действия советско-германского договора о ненападении общественному мнению стран Запада стало известно только теперь.

Летом 1941 года, после нападения Германии на Советский Союз, сталинский режим уступил требованиям западных союзников, согласившись признать польское правительство в изгнании, амнистировать поляков, арестованных или интернированных в СССР, и создать на советской территории армию из польских военнопленных и вообще из поляков под началом генерала Андерса.[26]

Остается гадать, знал ли Сталин, идя на указанные уступки, о том, что сделала его полиция примерно с 10 тысячами офицеров. Ведь при формировании указанных польских военных частей, конечно, должен был встать вопрос о возможности их включения в состав этого войска. Все же в тот период делались значительные уступки западным союзникам, но потом эта тенденция прекратилась.

Даже в самое тяжелое военное время Сталин не пожелал возвратить Польше районов, занятых советским войсками в 1939 году.[27] Англичане же, в первую очередь представлявшие интересы польского правительства в изгнании, не стали последовательно проводить этих требований, видя в борьбе русских армий единственный шанс разгромить Гитлера.

К концу 1941 года, всего через несколько недель после этих уступок полякам, Сталин, видимо, стал сожалеть о них и постарался лишить их реального содержания. Начиная с того времени, в последующие 15 месяцев были приняты меры в этом направлении. Советское правительство отказалось признать польское гражданство тех депортированных, которые не могли доказать, что они поляки по происхождению, и, не спрашивая их согласия, просто признало советское гражданство за всеми, кто был квалифицирован как евреи, русские, белорусы и вообще неполяки. Это, конечно, значительно ограничило число людей, с которыми могло связаться в России правительство в изгнании. Но все же сформированные польские военные части по общему соглашению были удалены из Советского Союза. На советской территории разрешили создать (и даже поощряли его создание) Польский коммунистический комитет,[28] который вовсе не желал признавать авторитета правительства в изгнании. Попытки этого правительства связаться с соотечественниками и помочь депортированным постоянно натыкались на препятствия и постепенно потеряли практический смысл. В январе 1943 года советское правительство объявило всех поляков, оставшихся в СССР, советскими гражданами. В апреле того же года, когда нацисты объявили о найденных в Катыни захоронениях, польское правительство в изгнании потребовало расследования этого дела Международным обществом Красного Креста, после чего советское правительство совершенно прекратило отношения с польским правительством в изгнании.

Незадолго до моего возвращения к службе в Москве в 1944 году я беседовал с советником польского посольства в Вашингтоне Яном Вжилаки обо всех этих проблемах, и мы пришли к соглашению, что враждебность Сталина к правительству в изгнании связана с желанием советского правительства иметь в Польше не просто дружественное правительство, как полагали многие на Западе, но полностью коммунистическое под советским контролем. Еще будучи в Тегеране по пути в Россию, я записал в дневник некоторые из своих идей относительно польской проблемы. Понимая, что на советской территории мои записи могут стать объектом пристального внимания советской тайной полиции, я постарался придать им дипломатичную форму, но суть от этого не изменилась. Я предлагаю читателю ознакомиться с некоторыми из этих записей.

«Будучи в Ираке, я имел случай поразмышлять о русско-польском вопросе. Это и понятно, ведь как человек, склонный к аналитическому мышлению, я не мог не понимать, что этот вопрос не раз возникнет в период моего пребывания в Москве, мешая развитию советско-американских отношений. Факт есть факт: для миллионов людей в нашей стране эта проблема остается пробным камнем в смысле желания России проводить гуманную и достойную политику, направленную на сотрудничество в Европе. Если желание есть, значит, у России и США есть и перспективы для развития плодотворного сотрудничества. Если же нет – то англосаксонским странам остается только поделить Западную Европу на сферы влияния и установить с Россией нейтральные отношения. Я понимаю, что сложность ситуации определяется в первую очередь не территориальными проблемами, а вопросом о польском правительстве. Советское правительство само для себя осложнило ситуацию в этом вопросе. Разумные люди понимают, что в настоящее время политика советского правительства, имеющая огромное значение для будущего всей Европы, не должна быть поставлена под сомнение из-за ошибок в прошлом, сделанных какими-то группами или лицами внутри советского правительства. Думаю, что польское правительство сможет также понять это обстоятельство в настоящее время. Существующие в России требования полного прекращения деятельности польского правительства и ликвидации его документов могут служить интересам определенных групп внутри советского правительства, ответственных за ошибки в прошлом. Они не служат интересам советского правительства или советского народа в целом. Ведь если свести деятельность польского правительства на нет, то люди, в нем работавшие, составят ядро польской эмиграции, которая годами будет вести пропаганду о предполагаемых эксцессах русских властей в отношении поляков в период действия русско-германского пакта о ненападении. Если же будет достигнуто разумное соглашение именно с этим правительством, что не обязательно связано с решением каких-то территориальных проблем, то данное польское правительство отнесется с пониманием к ошибкам, имевшим место в прошлом. При настоящем же курсе все будущее международных отношений России окажется под вопросом».