Борис Шубин - Дополнение к портретам Страница 38

Одним из таких бескорыстных и самоотверженных земских врачей и был Павел Арсентьевич Архангельский. К нему в Чикинскую больницу на временную работу устроился новоиспеченный доктор А. П. Чехов. Они уже были знакомы – летом Антон Павлович здесь проходил студенческую практику – и, несмотря на восьмилетнюю разницу в возрасте, близко сошлись.

«Чикинская больница считалась поставленной образцово, – вспоминает младший брат писателя Михаил Павлович Чехов, – сам Павел Арсентьевич был очень общительным человеком, и около него всегда собиралась для практики медицинская молодежь, из которой многие потом сделались медицинскими светилами… Часто после многотрудного дня собирались у одинокого Архангельского, создавались вечеринки, на которых говорилось много либерального и обсуждались литературные новинки. Много говорили о Щедрине, Тургеневым зачитывались взапой. Пели хором народные песни, „Укажи мне такую обитель“, со смаком декламировали Некрасова…»

В обстановке скромной деревенской больницы Антон Павлович, естественно, не мог приобрести солидный клинический опыт. Но он получил здесь нечто большее: прошел главную врачебную школу – школу сострадательного отношения к больному и бескорыстного служения общественному благу. Этой школе он останется верен всю свою жизнь.

Особый интерес для нас представляет оценка работы молодого доктора, сделанная его опытным коллегой П. А. Архангельским:

«Антон Павлович производил работу не спеша, иногда в его действиях выражалась как бы неуверенность; но все он делал с вниманием и видимой любовью к делу, особенно с любовью к тому больному, который проходил через его руки. Он всегда терпеливо выслушивал больного, ни при какой усталости не возвышал голоса, хотя бы больной говорил и не относящееся к уяснению болезни. Ясно представляю стройную фигуру А. П., слегка наклонившегося и готовящегося при посредстве стетоскопа выслушать грудь едва переводившего дыхание больного. А. П. как бы замер в полусогнутой позе со стетоскопом в руке: он готовился приставить инструмент к груди больного и выслушать ее; но несчастный страдалец продолжал без умолку говорить и попеременно жаловаться то на боль в груди, то на остановку всех его дел по случаю болезни – на нескошенную полосу и т. п. А. П. остановил свой взор неподвижно на лице больного, как бы стараясь своими ласковыми глазами заглянуть поглубже или, вернее, через них заглянуть своими духовными очами в то именно место, откуда исходили жалобы и стоны больного – в его наболевшую душу, дававшую, по-видимому, серьезные осложнения видимой болезни.

Вспоминаю также одну беседу А. П. с больной за соседним столиком в кабинете врача: «Да ты поехала бы к своим – к матери на недельку, на две, – говорил А. П., – там бы отдохнула, успокоилась бы…» – «Да не пустят… не верят, что больна», – слышится ответ больной. «Ну, на богомолье пошла бы… авось отпустят», – продолжал А. П. Душевное состояние больного всегда привлекало особое внимание А. П., и наряду с обычными медикаментами он придавал огромное значение воздействию на психику больного со стороны врача и окружающей среды».

Одновременно с работой в Чикино А. П. Чехов принял на себя заведование земской больницей в Звенигороде. На этом посту он заменил врача С. П. Успенского – молодого человека из семинаристов, говорившего на «о» и ко всем обращавшегося на «ты».

Михаил Павлович приводит забавную сцену «сватовства» А. П. Чехова на эту должность.

«– Послушай, Антон Павлович, – обратился он (Успенский. – Б. Ш.) к писателю, – я, брат, поеду в отпуск, а заменить меня некем… Послужи, брат, ты за меня. Моя Пелагея будет тебя кормить. И гитара есть…

А. П. подумал, согласился и, взяв меня с собой, переехал в Звенигород…»

Это был хороший период в жизни Антона Павловича. «Живу с апломбом» – так в свойственной ему шутливой манере оценивает он в одном из писем свое настроение первых недель после окончания университетского курса. Главная проблема, одолевавшая его не один год, – чему же все-таки себя посвятить: врачебному делу или писательскому – была решена (во всяком случае – на время) в пользу медицины. Перед ним, как он сам говорил, открылась стезя Боткина и Захарьина. В руках твердая профессия, да и близкие не советуют менять «настоящее дело на бумагомарание», как позднее напишет он Д. В. Григоровичу.

Удивительно, что никто из чеховского окружения не разглядел в его ранних рассказах гениального художника. В этом смысле примечательно признание его друга писателя В. А. Гиляровского, что только «Каштанка» и «Степь» открыли ему глаза на истинное значение Чехова.

А. П. Чехов не собирается оставлять литературные занятия, но на протяжении последующих двух лет будет уделять им только досуг: несколько часов в день и кусочек ночи. «Медицина, – замечает он, – не адвокатура: не будешь работать, застынешь».

Пока идут переговоры о штатном месте в одной из клиник Москвы или Петербурга, доктор Чехов работает в Чикино и Воскресенске. Принимает больных в амбулатории (до 30–40 человек в день), ездит на вызовы, а иногда участвует в судебно-медицинских вскрытиях трупов скоропостижно умерших. Процедура эта происходила большей частью на открытом воздухе в окружении любопытствующих баб и ребятишек.

«…Сейчас я приехал с судебно-медицинского вскрытия, бывшего в 10 верстах от Воскресенска, – пишет он Н. А. Лейкину. – Ездил на залихватской тройке купно с дряхлым, еле дышащим и за ветхостью никуда не годным судебным следователем, маленьким, седеньким и добрейшим существом, мечтающим уже 25 лет о месте члена суда. Вскрывал я вместе с судебным врачом на поле, под зеленью молодого дуба, на проселочной дороге…»

Столичные клинические больницы переполнены штатными и сверхштатными ординаторами, работающими бесплатно и подолгу ожидающими вакансии. Пробиться сразу в штатные врачи непросто, и хлопоты Чехова, вероятно, не очень настойчивые, не увенчались успехом.

Он решает попытать счастья на поприще городского частнопрактикующего врача.

Начал он свою частную практику с острых переживаний, когда, вернувшись домой от пациента, вдруг вспомнил, что в рецепте неправильно поставил запятую, увеличив дозу сильнодействующего препарата на целый порядок. Истратив свой первый гонорар на лихача, вместе с младшим братом он помчался через весь город к больному. К великой радости молодого доктора, в аптеку за лекарством еще не посылали.

Его письма первых лет после окончания курса университета полны изредка серьезной, а чаще шутливой информации о медицинской практике, которая, как он отмечает в разное время, то наклевывается помаленьку, то налаживается, то подвигается, однако, судя по всему, дохода не приносит.