Борис Шубин - Дополнение к портретам Страница 39

Его письма первых лет после окончания курса университета полны изредка серьезной, а чаще шутливой информации о медицинской практике, которая, как он отмечает в разное время, то наклевывается помаленьку, то налаживается, то подвигается, однако, судя по всему, дохода не приносит.

«…Не так давно лечил одной барышне зуб, не вылечил и получил 5 руб.; лечил монаха от дизентерии, вылечил и получил 1 р.; лечу одну московскую актрису от катара желудка и получил 3 руб. Таковой успех на моем поприще привел меня в такой восторг, что все оные рубли я собрал воедино и отослал их в трактир Банникова, откуда получаю для своего стола водку, пиво и прочие медикаменты», – посмеивается Чехов.

В другом письме он шутит по поводу своей клиентуры: «…Лечу в аристократических домах… Например, сейчас я иду к графине Келлер лечить… ее повара и к Воейковой – лечить горничную».

Зная его доброту и безотказность, к нему за медицинской помощью обращались нищенствующие журналисты и литераторы.

Что и говорить, клиентуру его нельзя назвать состоятельной, и А. П. Чехов нередко отказывается от положенного ему гонорара.

Рассказывают, что однажды, когда он не взял плату за лечение, благодарная пациентка подарила на память дорогому доктору чернильницу с бронзовой статуэткой. Эпизод этот мог подсказать ему тему юморески о бронзовом канделябре («Произведение искусства»).

То и дело к нему за помощью обращаются родственники, друзья и знакомые. «Иметь у себя в доме врача – большое удобство», – иронизирует по этому поводу Антон Павлович.

Но это не больше чем шутка.

В. А. Гиляровский вспоминает, как однажды он заболел рожей, сын – скарлатиной, а нянька – сыпным тифом. Лечил их всех друг Гиляровского А. И. Владимиров, только что окончивший университет. Случайно забежал Антон Павлович. «…Он пришел в ужас и стал укорять нас, что не послали за ним, осмотрел няню, сына, проглядел рецепты и остался доволен лечением. Тут вернулся Влалимиров, и мы все вместе уговорили Антона Павловича не приходить больше в наш очаг заразы. Суровый Владимиров для убедительности перевел все на профессиональную почву: дескать, лечу я и прошу не мешать. Как будто – уговорили. Не прошло, однако, и двух дней, как Антон Павлович явился опять и затем стал заходить и справляться чуть ли не ежедневно…»

В летние месяцы, когда Чехов выезжает на дачу, он снова работает в Чикино или подменяет в Звенигороде своего товарища – земского врача С. П. Успенского.

«Был занят по горло», – объясняет он Н. А. Лейкину[37] причину задержки обещанного рассказа. Ему же сообщает, что принял за лето несколько сот больных, а заработал всего один рубль.

Писать Антону Павловичу в этот период приходится с перерывами, а такое писание (Чехов применяет здесь интересное медицинское сравнение) – «то же самое, что пульс с перебоями».

Об ответственности, с какой Антон Павлович относился к своим врачебным обязанностям, свидетельствует его письмо издателю «Нового времени» А. С. Суворину, предложившему молодому литератору сотрудничать в столичной газете: «…Я врач и занимаюсь медициной… Не могу я ручаться за то, что завтра меня не оторвут на целый день от стола… Тут риск не написать к сроку и опоздать постоянный…»

И даже в известном письме к одному из старейших русских писателей Д. В. Григоровичу (который оказался проницательнее многих и сумел разглядеть в Чехове настоящий талант, выдвигающий его «далеко из круга литераторов нового поколения») Антон Павлович напишет, что он «врач и по уши втянулся в свою медицину».

Однако обласканный и одобренный Д. В. Григоровичем, Чехов все больше и больше будет уделять времени и душевных сил литературному творчеству, поняв, что оно является его истинным призванием.

А с медициной он поступит, как в свое время с литературой, выделив для врачебной практики несколько часов в день.

Стетоскоп и докторский молоточек – эти простейшие диагностические инструменты, которые и сегодня не сняты с личного вооружения врача, можно увидеть в Доме-музее Антона Павловича рядом с его чернильным прибором. Это – не только экспонаты, символизирующие медицинскую профессию писателя. По свидетельству его сестры Марии Павловны, они всегда лежали на письменном столе Чехова и нередко использовались им по назначению.

А. П. Чехов, подчеркивает большинство его биографов, не сменил одну профессию на другую, как это сделали, например, его великие коллеги-предшественники: профессор медицины в Монпелье Франсуа Рабле и полковой немецкий врач Фридрих Шиллер. Антон Павлович до последних дней своей жизни сохранил тесную связь с врачебной своей профессией.

Летом 1887 г. он снова практикует в Воскресенске, а в последующие два летних сезона – в Сумах под Харьковом, где снимает на берегу Пела флигель в старой барской усадьбе Линтваревых. Среди веселых псевдонимов, которые он в это время себе придумывал, есть и такой: «Полтавский помещик, врач и литератор Антуан Шпонька».

Сестры Линтваревы, как и Чехов, – врачи. Старшая тяжело болеет, и Антон Павлович помогает младшей принимать больных на фельдшерском пункте.

Елена Михайловна Линтварева – тихая, застенчивая женщина, бесконечно добрая и чрезвычайно осторожная с больными. Ей постоянно видятся плохие прогнозы, а в назначении лекарств она нерешительна и прописывает их в гомеопатических дозах.

На консилиумах, устраиваемых двумя молодыми специалистами, они часто спорят. «…Я являюсь благовестником там, где она видит смерть, и удваиваю те дозы, которые она дает…» – отмечает Антон Павлович в одном из писем.

По-видимому, он был «благовестником» не только на этих консилиумах. В 1901 г. он предсказал Сергею Львовичу Толстому благоприятный исход болезни его отца, когда, пожалуй, мало кто верил в это, и не ошибся. Он вселил в больного В. Г. Короленко уверенность, что тот поправится, и оказался прав.

Чехов, которого называли «неисправимым пессимистом», «поэтом мелодии печали» и т. п., на самом деле предчувствовал историческую неизбежность коренного обновления мира. Это он, стоя на пустынном берегу могучего Енисея, предрекал, что «придет время, когда полная, умная и смелая жизнь осветит… эти берега».

Его уничтожающая критика носит созидательный характер, так как направлена на утверждение высокого призвания человека. А. М. Горький говорил, что бодрое и обнадеживающее пробивается у Чехова «сквозь кромешный ужас жизни».

Рассказы, пьесы его и миниатюры полны «неизъяснимых предчувствий» грядущего счастья, в которое так искренне верит нищий и неустроенный в жизни Петя Трофимов из «Вишневого сада»: «…Вот оно счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!». Любимые чеховские герои умели возвышенно и прекрасно говорить о жизни будущих поколений.