Иван Спирин - Записки военного летчика Страница 38

Давно уже пролетели Маточкин Шар и подходим к южной оконечности Новой Земли. Выходя к берегу, неожиданно увидели один из наших кораблей. Он нас не видел. Я тщетно вызывал его по радио, но ответа не получил. Позднее выяснилось, - это был корабль Молокова. Еще и еще запрашиваем Амдерму. Амдерма дает: 12-балльный ветер, видимость - нуль. Сильный снегопад, туман. Песочная коса, единственное место для посадки в Амдерме, заливается волнами бушующего моря. Направление ветра - не вдоль этой косы, а поперек ее.

- Куда ж мы пойдем? - спрашиваю Водопьянова.

Действительно, куда итти? Садиться на неисправном самолете с боковым ураганным ветром на заливаемый волнами аэродром, при отсутствии всякой видимости и при сплошном снегопаде - наверняка разбить машину.

- Давай, сядем где-нибудь здесь, - говорит Водопьянов.

Долго советуемся.

- Надо садиться, - говорю я, - где-нибудь около жилья.

- Да где же его найдешь, жилье-то? - возражает Водопьянов.

Я вспомнил, что на самой южной оконечности Новой Земли, на мысе Меньшикова, есть маяк. И когда мы еще летали на остров Рудольфа, я заметил, правда, с большой высоты, маленький домик.

- Сядем на мысе Меньшикова, около маяка, - предлагаю я.

Упорно пробиваемся вперед. Погода снова портится. Наконец, мы приходим к мысу Меньшикова.

- Ну, что же, садимся? - спрашивает Водопьянов.

- Садимся! - решительно отвечаю я.

- Сломаем!… - кричит он. - Ветер сильный, надо стараться на одно колесо посадить.

- Ничего, сядем!

Да иного нам ничего и не оставалось. Кроме плохой погоды, впереди по маршруту нас в Амдерме ожидала еще и ночь, так как до наступления полной темноты оставалось 20 минут, а полет до Амдермы с таким ветром мог продлиться больше часа. [139]

Прошли бреющим полетом над мысом. Его неровная поверхность совершенно лишена снега. Как-то выйдет посадка? Зашли еще раз. Я бросил дымовую ракету. Строго против ветра заходим на посадку. Земля все ближе и ближе.

- Выключать, что ли? - кричу.

- Выключать, - отвечает Водопьянов.

Нажимаю аварийный контакт, и все четыре мотора останавливаются. Машина с левым креном подходит к земле, бежит на одном колесе, потом упирается на законтренный канатом обод колеса, резко разворачивается направо, мы парируем это рулем направления и элеронами, но заворот продолжается, крен увеличивается, машина чуть не цепляется крылом за землю. Наконец, резкий рывок.

«Капот», - мелькнуло в голове.

Действительно, наш гигант высоко поднял хвост и на мгновение застыл в таком положении. И тут же, обращенный к самолету, зычный крик Водопьянова:

- Что ты делаешь? Встань назад!

Как бы повинуясь этому окрику, машина резко стукнулась хвостом, стала в нормальное положение. Через секунду я сорвался со своего места и в радостном изумлении увидел, что машина невредима.

- Цела, цела! - кричу я.

В самом деле, трудно удержаться от такой радости. [140]

Десять дней на мысе Меньшикова

Мы сели в четверти километра от берега Карского моря и в одном километре от маяка.

Шел мелкий снег. Было мглисто. Погода напоминала глубокую осень в центре России, когда лето давно кончилось, а зима еще не наступила. Кругом сыро. Снег падал и тут же таял, только небольшие белые пятна маячили на полузамерзших кочках и покрытых льдом впадинах однообразного тундрового ландшафта. Метрах в 50 от самолета - озеро, больше похожее на болото. Оно покрыто тонким льдом. Кое-где поверх льда проступила вода. Сквозь лед видно прозрачное, усеянное галькой дно. Самолет накренился на правую, больную, «ногу». Обод неисправного колеса по ось погрузился в почву. Порывистый ветер дул под левое крыло и крен от этого увеличивался.

Мы беспокоились за машину. Ее могло перевернуть на крыло и поломать.

Сразу же после посадки начали рыть канаву под здоровым колесом, чтобы погрузить поглубже и его. Тогда самолет примет нормальное положение. Киркой, лопатами мы ковырялись в жидкой грязи, густо перемешанной с камнями и галькой. Через полчаса работы одежда стала мокрой от пота и сырого снега. Мы основательно вымазались в грязи. Вид экипажа был, мягко говоря, непривлекательный.

Яма вырыта. Как же втянуть в нее машину? Достаточно бы повернуть самолет за хвост на несколько метров. Но нас всего пять человек. Могли ли мы стронуть с места гигантский самолет? Отправились на берег моря, где еще при посадке заметили большое количество [141] плавника. Море бушевало. Огромные волны с шумом ударялись о берег, высоко вздымались мириады брызг. Ледяная вода заливала берег, на котором валялось много обледенелых бревен. Их выкинуло море. Мы выбрали несколько бревен потоньше, использовали их как рычаги и с большим трудом передвинули хвост самолета вправо. В канаве утонуло и здоровое колесо. Самолет стоит прямо. Эту работу кончили ночью, в полной темноте. Еще засветло мы послали Бассейна обследовать местность, дойти до маяка, до домика и узнать, что это за домик и кто в нем живет.

Через час-полтора Бассейн вернулся. Разведка его принесла неутешительные сведения. Никакого домика нет, а есть наспех сбитый из ветхих досок сарай, без крыши и без одной стены. Повидимому, когда-то при постройке радиомаяка он служил складом материалов. Самый же радиомаяк - автомат, с запасом питания на шесть месяцев. Ничего живого поблизости нет.

Это нас опечалило. Мокрые до последней нитки, голодные, усталые, мы очень нуждались в теплом помещении, чтобы отдохнуть, высушить одежду. Увы, приходилось довольствоваться нашим, насквозь продуваемым самолетом.

Ломило руки, ноги, хотелось крепко уснуть. Но у нас еще не было связи с Большой Землей. Поспешили с помощью самолетной антенны сообщить о себе в Амдерму. Но слышимость была плохая, и ответа Амдермы мы толком не разобрали. Необходимо было установить настоящую радиомачту с мощной антенной. Вытащили складную металлическую радиомачту. Поставить ее ночью при 9-балльном ветре и снегопаде стоило больших трудов: короткие металлические колышки для закрепления расчалок не держались в рыхлом верхнем слое земли. Площадку работ скупо освещал единственный карманный фонарик.

Но часа через два мачта стояла, антенна была подтянута к самолету, и через 15 минут мы свободно разговаривали с Амдермой.

Наконец- то мы свободны и можем заняться собой. Закусили галетами, консервами, главное -выпили горячего чаю. Около полуночи надули свои резиновые матрацы, разделись до белья и залезли в спальные мешки. Тоскливо воет студеный ветер, но в мешке тепло, [142] приятно ноет утомленное тело, сон туманит сознание, и мы засыпаем с мыслью: «все обошлось благополучно».