Александр Арефьев - Были и былички Страница 38

Наши на верхнюю палубу повыскакивали, тоже руками машут, по-английски "окей" кричат. А тот чудик совсем раздухарился, видно, решив салют устроить, стал в воздух банки пивные подбрасывать и из бортового пулемёта их расстреливать. Такая потеха пошла под пивным дождём. Ну, тут уж капитан не выдержал, приказал по громкой связи всем с палубы убраться. С неохотой, но подчинились, а американец вроде как обиделся, дал газу и удалился в рокоте винтов.

А капитану новая забота, опять пошел для начальства отчёт строчить.

Бывает – человек-гора, а кошёлку жены еле-еле с кряхтеньем поднимает, другой же – худющий, прямо спирохета бледная, но, как говорят в народе, шибко жилистый и силы неимоверной, хоть с виду и не скажешь. Вот таким был друг мой Володя, который целую переправу стянул, в смысле наладил. Было это в военное время во Вьетнаме, а приключилось вот что. Подъехали ночью к понтонной переправе на

Красной реке, а там столпотворение. Америкосы прямым попаданием с воздуха один понтон раздолбали, вьетнамцы резервный подогнали, а стянуть переправу силёнок не хватает, хоть человек тридцать солдатиков кочевряжится.

Чувствуем, дело швах, "газик" наш фронтовой со всех сторон зажат, а самолёт в любой момент вернуться может. Тут Володя и проявил лихость свою на радость и удивление местного народа. Солдат матюками разогнал, сам за канат взялся, зубами заскрипел и в одиночку стянул понтоны. Я, как до Ханоя добрались, рассказывал – так никто не поверил, а Володя только улыбается, говорит, мол, с перепугу перенапрягся.

Вообще-то явление это известное. Во французскую революцию аристократка молоденькая, когда её мужа на гильотину тащили, раздвинула своими холёными пальчиками решётку чугунную и к нему бросилась. А в Москве как-то шёл с матерью в снежную зиму по тротуару, вдруг автобус на нас заюзил. Я влево, а она, пальтишко подобрав, вправо, на сугроб метра в два высотой. Я потом из интереса замерил, чуть-чуть до мирового рекорда не хватило.

Но вернёмся к переправам вьетнамским. Наши военные советники такую хитрость умудрили, днём понтоны притапливали, с воздуха и не разглядишь, а ночью опять переправа работает. На этом сами и попались. Ехали нашим же маршрутом на Ханой и, как всегда, на ночь глядя. За рулём дядя Фёдор, весьма уважаемый мужик, говорит: "Рванём по понтонке, я их все назубок помню, сам и ставил". И в воду заруливает, мол, "Спакуха, мужики, сейчас колёсами понтон поймаем".

Очухался, когда всем уже вода по грудку. Ну, выплыли, высказали

Фёдору своё мнение о нём и его ближайших родственниках, правда, горячились не очень, дядя в чине полковника всё же.

Наутро машину танкеткой, как тягачом, вытянули, оказалось, чуть-чуть Федя промахнулся. А с танками другая весёлая история.

Когда весной 1968 года, во время наступления на южновьетнамский город Хюэ появилась танковая бригада, американцы чуть умом не тронулись, решили, русские фильм об обороне Сталинграда снимают. А хитрость в том, что эти танки с вьетнамскими экипажами в них наши вертолётчики ночью туда скрытно доставили.

Вьетнамцы на наших военспецов молились, мы, гражданские, искренне уважали. И не только мы, американские пилоты их гостиницу за версту облетали. А жили "тюйен зя" (советники по-местному) в гостиничном комплексе Ким Лиен, и как-то посетил его свежаком из Москвы приехавший новый партсекретарь посольства. Зашёл наугад в номер и наблюдает такую картину. Сидят могучие мужики в одних трусах семейных (жара-то под 40 градусов), и потребляют за мирной беседой родную жидкость той же градусности под местную лягушатину. Секретарь

– в крик: "Советские офицеры, злоупотребление алкоголем, на фоне голых баб!". Это он имел в виду картинки девушек из "Огонька", на безрыбье развешенные по стенам. Мужики с невозмутимым видом скрутили секретаря и – в окошко, хорошо, первый этаж и клумба свежевскопанная. Думали, скандал будет с политвыводами, да обошлось, из уважения к участникам инцидента дело замяли.

Кстати, и партсекретарь, несколько обтесавшись, оказался на поверку мужиком хорошим, хоть и носил фамилию Нехорошев. Его тоже надо было понять – "noblesse oblige", т. е. "положение обязывает". А как-то выехал с ним в командировку по стране, да приняли по стакашке для профилактики нашей родной "полиграфки" (детектор лжи так тоже называется), и поведал секретарь, что он (кошмар!) сам из кулаков.

Ну то есть его отец был мало-мальски зажиточным крестьянином, которого раскулачили и сослали в Сибирь, где только он, младший сын из семи детей, и выжил. И стал-то "освобождённым", т. е. профессиональным партсекретарём, чтобы замять своё происхождение.

Полюбил я его за откровение, а он же на меня и, не удержавшись,

"капнул".

В 1970-ом на год столетия Ленина отправили в Москву документы с рекомендациями на принятие меня в Партию, а ответа всё нет и нет, и это на меня, фронтовика, орденоносца. Так бы и не узнал причины задержки, если б не Торгпред мой, Черников Борис Николаевич, бывший неосвобождённым замом у Нехорошева.

Тот как-то вызвал к себе домой и за бутылочкой коньяка шепнул мне на ушко, что возникло, мол, у секретаря подозрение в моей

"нехорошей" национальности (видимо, из-за чёрных глаз, доставшихся мне от деда-армянина). И что прошерстили в соответствующих органах всех моих родичей, но компромата не нашли, так что, поздравляю, мол, ты не еврей, а полноправный ныне член КПСС.

Эх, опять меня увело, я ж про переправы. Еду как-то опять же на

"козлике" ночью в порт Хайфон. Впереди, метрах в тридцати, дружок в каске рулит. А ради светомаскировки дорогу освещали только лампочкой из-под переднего бампера, особо не разгонишься – ни зги не видать.

Друг через переправу перевалил, я трошки не доехал, а тут америкос бомбой довольно увесистой её в пух и прах. Я думаю: "Конец Андрюхе", а он: "Прощай, Санёк".

Пока окольными путями до порта добрался да на наше судно взобрался, где Андрюха у капитана обосновался, за упокой моей души не раз стаканчики гранёные подняли. А тут я, жив-здоров и не кашляю, в аккурат к третьему тосту "со свиданьицем". Представляете, радость какая, до слёз дошло. Так что на войне и веселье случается, только бы переправу живым миновать.

Во время моей долговременной, а точнее, пятилетней командировки во Вьетнам я изъездил страну вдоль и поперёк. И это несмотря на то, что там почти сразу после моего приезда (январь 1965 г.) началась так называемая воздушная война, и американцы бомбили всё и вся в попытке принудить Север прекратить партизанскую войну на Юге и отказаться от планов его захвата (по их терминологии, а по нашей – освобождения). Напомню, что Вьетнам был тогда разделён надвое. На