Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья» Страница 39

На мгновение заглянул и незваный гость — какая-то девушка с глазами цвета морской волны и великолепными тонкими белыми руками преподнесла новобрачным большой, толстый и тяжелый пакет. Там оказалась икона от старого известного сценариста, эрудита и поэта.

«Пироги, жареная утка, заливное — меню признанных кулинаров Лили и Саши Митты», — рассказывала Зоя Богуславская-Вознесенская.

— Нет-нет, — уточняла «главная по кухне» Лиля Митта, — во-первых, это была не утка, а индейка. Она занимала полстола. Я подавала ее на салатных листьях, с консервированными фруктами и делала ей красивый ореол из «перьев» — хвост из шампуров, на которые были нанизаны огурчики, помидорчики, редиска, виноградины. Мы с Мариной всегда любили украшать стол, хотя тогда в России не очень-то было принято уделять внимание антуражу… Было фруктовое желе, еще какие-то салаты приготовили. Ну и яблочный пай я испекла — его все очень любили. Зураб до сих пор, как увидит меня, спрашивает: «Где мой яблочный пирог?»

За тарелками и рюмками пришлось бежать в ближайший магазин «Уют». Потом Вознесенский откупоривает бутылку вина столетнего разлива… Притихший, немного растерянный Юрий Петрович (куда заведет его главного артиста этот судьбоносный шаг?!) пьет за молодоженов, желает им счастья на скрещении неведомых франко-русских дорог.

Гости замечали: Володя был удивительно тих в тот день, ничего не пригубил, лежал на диване и пел.

«Настроения нет, — сразу уловил Церетели. — А у меня характер такой: чувствую, будто моя вина, что праздник не состоялся. Тогда говорю: поехали в Тбилиси, там гулять будем!

И сделали свадьбу. Грандиозную! Сказка! До шести утра песни пели, на бутылках танцевали, веселились. Правда, потом один эпизод случился: Марина случайно ударила ногой по столешнице, и вдруг огромный дубовый стол, заставленный посудой, бутылками, сложился вдвое, и все полетело на пол. На Кавказе есть примета: если на свадьбе потолок или стол начинают сыпаться, значит, у молодых жизнь не заладится. Я это понял, и все грузины вокруг поняли, но мы постарались виду не показывать, продолжали гулять, будто ничего не случилось. Однако я уже знал: Марине и Володе вместе не жить…»

Невеста, правда, возлагала вину на жениха: «Ты неловким движением опрокидываешь часть раздвижного стола — дорогая посуда падает и разбивается вдребезги. Мы в ужасе. Как бы отвечая на наши смущенные извинения, хозяин проводит рукой по столу, смахивая все, что стоит перед ним. Тамада говорит:

— Тем лучше, можно начать сначала…»

Ну, что ж, бывает. Праздник продолжался. Крики первых петухов застают молодых в белых одеждах, сидящих во главе стола, расцвеченного лобио, сациви, маринованным чесноком, пряностями, шашлыками, приготовленными прямо во дворе… Каждому в небольшой рог наливают вино. Бокалы из старинного хрусталя предназначаются только для воды….

«Это действительно была уникальная свадьба, — гордился собой скульптор, — она напоминала музыкально-поэтическое представление. Высоцкий пел, гости читали стихи Пушкина, Пастернака, Лермонтова, а грузины пели грузинские песни. Моя жена Инесса накрыла стол, блюда подавались на старинном андрониковском сервизе, фрукты и овощи на серебряных подносах…»

Звучали пышные тосты:

— Пусть ваш гроб будет сделан из досок того дуба, который мы садим сегодня — в день вашей свадьбы!

— Пусть ваши правнуки даже на черном рынке не смогут достать билеты на ваши спектакли…

И, разумеется:

— Забудем ли мы выпить за нашего великого Сталина?!.

Еще за год до этого Высоцкий все точно увидел:

Кстати, был у тамадыДлинный тост аллавердыПро него — Отца родного —И про все его труды…

В спальне новобрачных ждал дар одного из друзей — гениального мистификатора, «человека не из жизни», режиссера и художника. Молодожены распахнули двери — и остановились, не смея сделать ни шага: пол в комнате был устлан ковром из разноцветных фруктов. А на кровати распахнутыми крыльями лежала роскошная старинная шаль с приколотой запиской в два слова: «Сергей Параджанов».

«Я… никогда не забуду лицо Марины Влади, какое было у нее во время медового месяца, — признавался Зураб Константинович. — Ни в одном фильме, ни на одном самом удачном снимке она не была так обворожительно, так неотразимо, победительно красива!.. Я видел Марину, когда она утром выходила из спальни, и ее, словно сияние, окружала любовь. Когда-нибудь я напишу картину На ней будет сцена, которую я видел тогда: на балконе Высоцкий с гитарой поет у ног Марины, она стоит в белом платье, с развевающимися золотыми волосами, а рядом, замерев, смотрит на них моя большая черная собака…»

Тогда же Церетели повел молодоженов в гости к своему другу, художнику Ладо Гудиашвили. Увидев у того на стене две работы Модильяни, Марина гордо сказала, что когда-то ее отец дружил с Амадео.

— А как фамилия твоего отца? — поинтересовался старый художник.

Марина назвала. Тогда Ладо вышел в соседнюю комнату и принес фотографию, на которой был запечатлен Владимир Поляков в компании с Пикассо, Леже и Модильяни в легендарном ресторане «Куполь» на бульваре Монпарнас.

— А там, слева, посмотри, — показывал Гудиашвили, — сидит певица Сузи Солидор, она приходила туда с огромной змеей на шее. А вечным спутником танцовщицы Жозефины Бейкер был гепард Никита… Мы жили весело и беззаботно. Никто не думал о славе, главными для нас были слова друзей.

Вспоминая и свадьбу, и все годы супружеской жизни, Марина Влади убежденно говорила: «То, что мы поженились, — спасло его. Дело не только в том, что мне удалось заставить его хоть как-то взять себя в руки. Не будь нашей женитьбы, Высоцкого просто извели бы — он или погиб бы намного раньше, или оказался в тюрьме. А при мне его не решались трогать».

Вскоре вечным беспризорникам и скитальцам несказанно повезло — старый Володин приятель, Эдуард Володарский, удачно «сосватал» им квартиру на Матвеевской, которую спешно сдавал знакомый журналист, отправлявшийся — на целых два года! — в командировку в Монголию. Владимир и Марина получили в свое распоряжение вполне приличное жилище — аж три комнаты! Тут уже было где развернуться. Марина обставила квартиру оригинальной пластиковой мебелью, которую вместе с какими-то необыкновенными занавесками привезла из самого Парижа.

Хотя существовало, конечно, и неудобство — излишне назойливый сосед в лице самого Володарского, который, отрываясь от сочинения очередного киносценария или пьесы, «отрывался по полной» другим, хорошо известным ему и Высоцкому способом.