Джеймс Макговерн - Мартин Борман. Неизвестный рейхслейтер. 1936-1945 Страница 39

Вторая дверь открывалась в сторону телефонного узла и центра связи, позволяя Борману контролировать все донесения, поступавшие в бункер. Третья дверь вела в комнату совещаний, в которой проходили встречи Гитлера со своим штабом. И, хотя его небольшой кабинет в 50 футах (свыше 15 метров) под землей лишь ненамного превосходил по размерам тюремную камеру, которую Борман занимал двадцать лет назад, когда отбывал срок за причастность к убийству Кадова, тем не менее секретарь фюрера и глава партийной канцелярии находился в самом центре власти Третьего рейха. То, что эта власть сократилась до пункта, где управление осуществлялось из ограниченного подземного помещения, было злой иронией, видимо не замечавшейся Борманом. Он работал, как прежде.

Борман строго контролировал всех посетителей, имеющих дела к фюреру. Большинство из них представляли собой незначительные персоны, которым приходилось ходить в бункер скорее по необходимости, чем по доброй воле. Это были два личных летчика Гитлера, его шофер, камердинер. Сюда входили агенты спецслужб, оберегавшие фюрера от покушений, секретари, многочисленные курьеры в МИДе и различных учреждениях вермахта.

Гитлер согласился, чтобы Борман регулировал визиты этих людей. Теперь для него имела значение лишь военная обстановка. В конференц-зал, расположенный в узком центральном проходе, который разделял бункер, постоянно тянулась вереница посетителей из военных чинов. Это были последние свидетели вспышек ярости Гитлера против своих генералов, военачальники, постоянно сменяемые в результате приказов и чисток, последовавших за провалом антинацистского заговора 20 июля 1944 года. Среди них — начальник управления кадров вермахта и адъютант Гитлера, генерал Вильгельм Бургдорф; командующий группой армий «Висла» генерал-полковник Готхард Хейнрици, ответственный за оборону против войск Красной армии восточного сектора Берлина; последний из многочисленных начальников Генштаба генерал Ганс Кребс и последний комендант Берлина, генерал Гельмут Вейдлинг.

Военная обстановка, которую обсуждали вместе с фюрером эти генералы, быстро катилась к катастрофе. 23 апреля Гитлер взял себя в руки после нервного срыва предыдущего дня. Ему доложили, что Восточный и Западный фронт распадаются и что три четверти Большого Берлина окружены частями Красной армии.

Постоянно присутствовавший рядом с Гитлером Борман слышал эти доклады, которые могли означать только то, что конец нацистской Германии быстро приближается. И все же он, видимо, был более всего заинтересован в том, что всегда составляло предмет его главной заботы: ограждением Гитлера от тех, кто мог бы заменить его в качестве доверенного лица фюрера и, таким образом, подорвать нынешнее положение Бормана, а возможно, и надежды на будущее.

Геринг все еще оставался законно назначенным преемником. 23 апреля, во второй половине дня, он прислал из почти безмятежного Берхтесгадена телеграмму в осажденный бункер следующего содержания:

«Мой фюрер! Поскольку Вы решили остаться на своем посту в крепости Берлин, не согласитесь ли Вы на то, чтобы я, как Ваш заместитель, в соответствии с Вашим указом от 29 июня 1941 года немедленно взял на себя руководство рейхом с полной свободой действий как внутри страны, так и за рубежом?

Если к 10.00 вечера не поступит ответа, я буду считать Вас лишенным свободы действий. Я сочту тогда условия Вашего указа вступившими в силу и буду действовать в соответствии с доброй волей народа и Фатерланда. Вы должны понять мои чувства к Вам в эти самые трудные часы моей жизни, не могу найти слов, чтобы их выразить.

Да благословит Вас Господь и дарует Вам возможность вернуться сюда, а как можно скорее.

Геринг считал, несомненно, что поступает корректно, посылая такую телеграмму. Он хорошо знал о физической и моральной деградации Гитлера, знал, что Берлин невозможно было оборонять более недели. И вот около полудня 23 апреля к нему явился начштаба люфтваффе генерал Карл Колер, который совершил перелет прямо из Берлина. Колер рассказал о нервном срыве Гитлера в предыдущий день, его решении остаться в Берлине и застрелиться, если город падет. Он упомянул и замечание фюрера: «Сейчас не стоит вопрос о войне, воевать почти нечем. Сейчас стоит вопрос о переговорах, которые Геринг может вести лучше меня».

Выслушав такой доклад, Геринг все еще старался не предпринимать поспешных действий. Он посовещался с рядом бюрократов в Берхтесгадене, в том числе с имперским министром Гансом Ламмерсом, экспертом по правовым вопросам, чтобы определить, сохраняет ли силу указ от 29 июня 1941 года о назначении Геринга преемником Гитлера. Геринг опасался, что Гитлер отменит указ и назначит своим преемником Бормана. Это было не так, но опасения Геринга относительно Бормана заставили его медлить. «Он мой смертельный враг, — говорил Геринг. — Он лишь ищет повода, чтобы устранить меня. Если я не начну действовать, они назовут меня предателем. Если же не стану действовать, меня будут ругать за то, что я оказался несостоятельным в решающий час». Наконец Геринг перешел к действиям.

Телеграмма рейхсмаршала сначала попала к Борману, как это было с большинством депеш, адресованных Гитлеру. Борман вел себя так, словно у нацизма было будущее и реальная власть, которую следовало унаследовать от Гитлера в случае его смерти. Кроме того, Борман был убежден, что эту власть не должен наследовать Геринг. В качестве меры предосторожности рейхсмаршал направил еще одну телеграмму адъютанту Гитлера от люфтваффе, полковнику Николаусу фон Белову. Геринг попросил также фон Белова удостовериться, что телеграмма была доставлена по адресу, и также убедить его прилететь в Берхтесгаден, если это возможно. Борман лишил фон Белова возможности связаться с Гитлером, фюрер так и не увидел этой телеграммы.

Затем Борман принес Гитлеру телеграмму Геринга, демонстрируя праведный гнев. Еще до того, как Гитлер мог осмыслить и прокомментировать ее текст, Борман указал на содержавшийся в телеграмме фрагмент: «Если к 10.00 вечера не поступит ответа, я буду считать Вас лишенным свободы действий». Несомненно, Геринг назвал крайний срок, поскольку полагал, что Берлин могли взять, а Гитлер мог погибнуть в любой момент. Он хотел получить указания для себя от самого Гитлера, пока этого не случилось.

Однако Борман, как обычно играя на легко возбуждаемых у фюрера подозрениях, заклеймил крайний срок, названный Герингом как ультиматум. И разве рейхсмаршал не давал шесть месяцев ранее пищу подозрениям, что он пытается начать открытые мирные переговоры? Теперь он посмел прислать фюреру ультиматум, явно для того, чтобы захватить верховную власть и капитулировать, пока Гитлер еще жив. Рейхсмаршала, сказал Борман, следует казнить.