Николай Павлов - Его Величество Государь Николай II. Последнее Царствование глазами очевидца Страница 4

Возможен вопрос: но оба Государя не могли не знать доводов против общины? Знали, и оба стремились начать реформу, но каждый раз дружный хор бюрократии авторитетно убеждал: в несвоевременности «ломки» строя, в опасности от будущего пролетариата, опасности сокращения рабочих рук на местах в имениях, в невозможности перехода на частное владение за отсутствием кадастра… а главное – за недостатком средств для осуществления этой «грандиозной» реформы! В эпоху освобождения крестьян, под знаком отсутствия кадастра и межевиков, торопливо строилось на общине освобождение крестьян, и борьба около общины шла до 1905 года, когда вред ее стал очевиден, а «земля» стала лозунгом революции. Ценою крови решилась участь общины, но враги государства спохватились и начали вновь ее защищать и восстанавливать.

За посягательство на общину пал Столыпин, и началась спешная подготовка к 1914 году…

Но взяв на себя правильное устройство хозяйства сельского населения законом 1907 года, Государь Николай II не останавливался уже ни перед чем, чтобы довести его до конца в свое царствование.

Интернационал ответил Ему войной и революцией… Судьба России решалась на полях посевов и в неоглядных степях, сознательно забываемых бюрократией и обществом…

IV

С критикой бюрократии следует быть осторожным. Она существует везде, и развитие бюрократического духа в республиканских странах несравненно значительнее, чем в монархических, да и огульное нападение на бюрократический строй прежде всего бессмысленно.

Однако в истории нашей бюрократии есть свойства, совершенно отличные от других стран…

Наша столица, будто нарочно занесенная на край страны, скапливала в себе совершенно особый слой общества: привилегированный, замкнутый, неподвижный, но оказавшийся неотверделым. До половины XIX века слой этот исходил из дворянства. Земля «из служб еще не выходила», но с половины века, всякая живая связь бюрократии с подлинным поместным дворянством утрачивается, и в рядах бюрократии оказалось огромное большинство недворян или дворян безземельных. Бюрократия, совершенно пренебрегая интересами первого сословия, как сельских хозяев, продолжает существовать под знаком этого сословия и предусмотрительно старается, когда это выгодно, это подчеркивать, а когда надо – отрекается от него. Петербургская чиновная и придворная бюрократия играет все время двойную игру, она составляет издавна особый класс и, связываясь кое-какими нитями с местами, пользуется при случае дворянством, не неся перед ним никакой ответственности… и своей экономической политикой приносит ему вред… Отсюда – ложное, маскированное положение бюрократии и перед Царем, и перед дворянством, и перед интеллигенцией, с которой она, за малым исключением, с 1905 года составляет одно целое.

Весь XVIII и XIX век служилый класс авторитетен в народе – непоколебимым обаянием самодержавной власти. Раньше, при малочисленности местной бюрократии, страна жила предоставленная сама себе, и западная «культура» начинает в нее вводиться лишь с проведением почт, телеграфа, сообщений и сношениями с центральными ведомствами.

С этой эпохой совпадает и оскудение центра…

Бюрократия из Петербурга начинает вмешиваться в жизнь страны по западным методам. Вмешиваться за счет былой свободы и значения местной власти, и авторитета провинции. С этой эпохи прямого вмешательства должна возлагаться на бюрократию полная ответственность за ход истории.

Бюрократия, ревнивая к влиянию земства, берет на себя задачи опеки над народом, но выполнить своих целей не может, не имея ни сил, ни знания, ни патриотизма, ни сплоченности. Цель – оевропеить русских и обрусить окраины, провести начало капитализма и одновременно сохранить общину и «кое что» бытовое – создает хаос понятий, и жизнь народа все глубже запутывается. Условия (этно- и географические, и социальные) нашей страны так неимоверно различны с другими странами, что все западнические приемы и трафареты не оставляют никаких следов в жизни народа. Делается не то, что надо, и Россия Державина и Гоголя остается все той же, только здоровый дух ее быстро утрачивается.

Если кто и работает удачно, то только уездное Земство.

Имея в своей среде до второй половины века целый ряд крупных государственников одной школы и круга и продолжая опираться лишь на авторитет Царя, бюрократия была в силах творить и помогать Государям, медленно, но идти вперед. Со второй половины века физиономия бюрократии резко меняется, численно растет, и в близкие круги около Монарха вливаются новые элементы типа интеллигентского, бесцензового, наемного. Служба «не за страх, а за совесть» сменяется в частых случаях службою за страх и против совести. Мелкие хищники-городничие сменяются финансовыми хищниками центра.

Бюрократия берет на себя больше, чем может и смеет: она упорно держится Царскою властью, но начинает присваивать Ее прерогативы в мелких вопросах, создавая свои чиновно абсолютные права, злоупотребляя Царским именем и целой системой «расхищения Самодержавия» постепенно размыкает власть от народа. Ни в одном случае, до самого 1917 года, бюрократия не сознает публично своих ошибок, слагая каждое свое действие на Высочайшую волю и опираясь на эту волю, ищет опоры и в обществе, не сознавая изменнической сущности такой игры.

Отсюда создается право справедливого осуждения нашей бюрократии…

И теперь, когда, по сравнению с творящимся в России, былая бюрократия морально кажется идеальной, это право обвинения остается в полной силе и вырастает, так как действо правящего класса последнее полстолетие неукоснительно влекло к совершившемуся. Историк должен будет лишь строго различать эпохи и личный состав чиновного класса этих эпох.

Замыкаясь и ревниво оберегаясь от чьего-либо влияния извне на Власть, бюрократия сама, без «местной» помощи справиться с хозяйством и с порядком управления не может и меняет то и дело курс политики истерически…

Самоуверенно утверждая, что «l’Etat, c’est! nous», класс этот дает в иных случаях право называть Самодержавный строй – бюрократическим, и радикалы бьют в слабые места не бюрократию, а власть, и осуждают не бюрократию, а строй, связывая действия чиновников с волею Монарха. Бюрократия отталкивает от себя и приверженцев Монархии, видящих расхищение Царской власти и укрывательство за ней (нередко) беззакония и попустительства. Состав бюрократии к XX веку играет решающую роль. Начиная с некоторых придворных и кончая канцеляриями, в среду правительства допущен вход ряда авантюристов и массы либеральной интеллигенции. В 1905 году чиновники смешались с улицей, и смычка с обществом становится физической. Еще недавно гордая и независимая бюрократия и общество, нападающее на бюрократию, составляют одно, – объединяясь в гостиных, канцеляриях, ресторанах и на улице. Военное общество сливается с гражданским, и многие мыслят с ним заодно. Под видом борьбы к 1917 году общество сливается с бюрократией.

С конца 1890-х годов своей двойственностью, своей видимой для всех борьбой – мелочной, местнической, внутриведомственной – правящий класс сам дает право себя порицать и не щадить… и не умея защитить ни себя, ни власти, во имя самозащиты, нападает на власть.

Облагораживая служилый класс, встает фигура Столыпина, защищающего жизнью Царя и Россию, и тем очевиднее бесцветные тени остальных…

Наш правящий класс, не в пример всем другим странам, всем обязан Государям: почестями, арендами, пенсиями, заботливым расположением Монархов, и мы уже знаем, как в 1917 году заплатит Им за это знать и бюрократия.

И те несколько консерваторов, которые выступают в слабочитаемой консервативной печати, видя движение событий к распаду – до 1900 года отстаивают силу правительства, верят еще в нее, но, убеждаясь с этой эпохи в его бессилии, оппортунизме, попустительстве, ошибках и в непризнании здоровых желаний и мыслей крестьян и местных людей, а главное – в неспособности защитить Монарха и строй, самые благонамеренные вынуждены на выступление против бюрократии, и этот класс, по своей вине, теряет последних защитников. Теряя авторитет, не имея корней в народе, бюрократия сдвигается в сторону радикалов.

Щадит правительство и осторожно в своих обвинениях во имя верности к Монарху одно поместное дворянство, но и его голос будет и замолчан, и заглушен тем же ревнивым правящим классом…

Бюрократия не дает сомкнуться силам, верным Государю…

Нельзя отрицать, что как в обществе, так и в бюрократии были люди выдающиеся по труду и знанию. Такие были, держась старых традиций, оставаясь до конца неподкупными и твердыми. Были и трудоспособные, и достойнейшие… но с 1900-х годов «верный» тип чиновника уходит в тень, старея, не умея догнать запросов нового времени и не сочувствуя политике авантюризма и начавшемуся метанью из стороны в сторону…