Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна Страница 4

Наконец это заметил отец.

— Что случилось, крошка?

Селия затрясла головой. Рыдания усиливались… Как она могла сказать, что случилось? Это страшно обидело бы гида. Ведь он хотел доставить ей радость. Он поймал бабочку специально для нее и так гордился тем, что придумал приколоть ее девочке на шляпку. Как бы она посмела сказать, что ей это неприятно? А без этого никто ничего не поймет! На ветру крылышки бабочки затрепетали сильнее, чем прежде…

Мама бы поняла. Но маме она тоже не могла объяснить. Все смотрели на нее — ожидали, что она что-нибудь скажет. Чудовищная боль сдавила ей грудь. Она безмолвно бросила горестный взгляд на мать. „Помоги мне, — говорил этот взгляд. — О, помоги же мне“.

Мириам (Клара) лишь мельком взглянула на нее в ответ и сказала:

— Мне кажется, ей не нравится, что у нее на шляпе бабочка. Кто ее туда приколол?»

У Клары внутренняя жизнь тоже била ключом. Но у нее, в отличие от Агаты, она была порождена скорее чувством неуверенности, чем защищенности.

Клара родилась в 1854 году в семье обаятельного армейского капитана Фредерика Бомера. В тридцатишестилетнем возрасте тот влюбился в прелестную девушку Мэри Энн Уэст, которой не исполнилось тогда еще и семнадцати. После двенадцати лет брака, имея четверых детей, капитан Бомер, служивший тогда в Джерси, погиб, упав с лошади, и оставил Мэри Энн молодой и едва ли не нищей вдовой. Почти в то же время ее старшая сестра Маргарет вступила в менее романтичный, зато гораздо более выгодный брак со вдовцом-американцем, на много лет старше ее, Натаниэлем Фрэри Миллером. Мэри Энн находилась в чудовищно стесненных обстоятельствах, и Маргарет предложила взять одного из ее четверых детей на воспитание. Ей отдали Клару — единственную среди них девочку, — которой было девять лет.

Агату завораживала относившаяся к началу девятнадцатого века история сестер Уэст, сирот, воспитанных родственниками по фамилии Кесли на ферме в Суссексе. Девочкой она слышала кучу рассказов о своих предках. Она обожала истории про «семейство Кесли с фермы Примстед» и про богатых кузин Краудер, которым Уэсты завидовали, потому что у тех «всегда были настоящие кружева на панталонах».[9] Особенно живо она представляла себе историю Мэри Энн и капитана Фредерика. Быть может, потому, что она стала для нее трогательным идеалом супружеской верности. В 1944 году она по-своему пересказала ее в письме к своему второму мужу Максу Мэллоуэну:

«[Моя бабушка] вышла замуж в шестнадцать лет за красавца — армейского офицера, который был на двадцать лет старше ее. („Говорят, что ты слишком молода для брака со мной, Полли“. — „Я завтра же сбегу с тобой, если мне не позволят выйти за тебя замуж“.)

Она была на редкость очаровательна — люди на улицах останавливались, засматриваясь на нее. Оставшись почти совсем без денег, она была вынуждена зарабатывать шитьем и вышивкой, чтобы растить и учить детей. По меньшей мере три офицера — братья ее мужа по оружию — делали ей предложение, причем двое из них были весьма обеспеченными людьми. С материальной точки зрения это было бы для нее выходом. Но она всем отказала — и, разумеется, никогда не имела любовника — и до семидесяти лет упорно повторяла, что завещает похоронить себя в Джерси, рядом с мужем…»[10]

Однако трое ее сыновей — Гарри, Эрнест и Фредерик — настояли на том, чтобы Мэри Энн погребли в Англии, — так они могли навещать ее могилу. Что думала по этому поводу ее дочь, неизвестно. Это теперь принято свободно критиковать родителей, Кларе же — в некотором роде типичной представительнице своей эпохи — и в голову не могло прийти осуждать мать за то, что она отдала ее. Она была замкнутой маленькой девочкой, любившей, как и Агата, уединение, но в отличие от той — одинокой; она бродила по дому своего хворого дяди, прижимая к груди любимую книжку — «Король золотой реки». Клара очень страдала оттого, что ее отдали. Тем не менее она всегда вела себя по отношению к Мэри Энн безукоризненно корректно. Когда ей было двадцать с небольшим, она написала стихотворение «Матери», исполненное любви без тени упрека: «Любовь — это ангел… стерегущий дорогу на небеса». Впрочем, оно могло было быть посвящено кому угодно. Стихотворение, посвященное тетушке Маргарет, несколько более личное — в нем, как положено, отдается должное «достойной женщине, любимой всеми…».

В «Автобиографии» Агата пишет, что едва ли Мэри Энн можно осуждать за то, что она сделала. Скорее всего она отдала Клару лишь потому, что считала: девочке необходима посторонняя поддержка в жизни, а мальчики сами могут стать творцами своей судьбы. Тем не менее Клара всегда считала, что мать просто любила ее меньше. Она была слишком чувствительной натурой, чтобы безболезненно пережить отлучение.

«Думаю, нанесенная ей обида, горькое чувство отринутости наложили отпечаток на всю ее жизнь. Она потеряла уверенность в себе и стала сомневаться в чувствах окружающих. Тетя, щедрая, веселая, не имела, однако, никакого представления о чувствах ребенка. Мама получила все так называемые преимущества благополучного дома и хорошее образование. Что она утратила и чего ничто не могло ей заменить, так это беспечную жизнь с братьями в родном доме…»

Эта тема вновь и вновь возникает в произведениях Агаты — необходимость для ребенка расти в родном окружении и урон, который ему наносят, отдавая на воспитание (или, как в «Горе невинным», продавая за сотню фунтов: «Унижение, боль — он никогда не сможет их забыть»). На этой мысли основаны сюжеты «Мышеловки» и романа «И, треснув, зеркало звенит»; этой темы Агата касается и во многих других произведениях, неизменно относясь к ней с исключительной серьезностью. Натура Агаты была такова, что чувства Клары она переживала как свои собственные. Ее любовь к матери исполнена такой силы, что много лет спустя, когда она писала монолог женщины — одного из персонажей романа «Миссис Макгинти с жизнью рассталась», то ощущала Кларину боль едва ли не мучительнее, чем сама Клара:

«Однажды я прочла в газете письмо некой женщины… Очень глупое письмо. В нем спрашивалось, что лучше: отдать своего ребенка на усыновление кому-нибудь, кто сможет обеспечить ему все жизненные преимущества… или держать его при себе, несмотря на то что ты не можешь предоставить ему никаких благ. Я считаю это глупостью — настоящей глупостью. Если вы можете просто прокормить ребенка, то это все, что имеет значение.

…Мне ли этого не знать… Моя мать рассталась со мной, и у меня появились все блага, как это принято называть. Но мне всегда — всегда, всегда! — было больно сознавать, что на самом деле я не была желанной дочерью, что моя мать смогла отдать меня… Я со своими детьми не расстанусь — ни за какие земные блага!»