Евдокия Иванова - Продолжая летопись предков… Страница 4

В школу я пошла, но после этой истории никогда больше руку на уроках не поднимала, чтобы меня спросили, до последнего 7 класса, рассуждая так: «Пусть учителя думают, что я не знаю урок». Но когда меня спрашивали, отвечала на «отлично».

Когда я пошла учиться в первый класс, у меня были новое пальто, новые ботинки, новые валенки. Перед своими сверстниками я гордилась и радовалась, что я хорошо одетая. Но всё износилось. Брат мне сшил на зиму обувь из медвежьей шкуры. Подошвы хорошо пропитаны дёгтем, чтобы влагу вовнутрь не пропускали, голенища мохнатые, очень удобные и тёплые, но некрасивые. На лето сшил тапочки, тоже из медвежьей шкуры. Мне было стыдно в такой обуви ходить в школу.

У нашей матери родовое гнездо — деревня Лымва Нившерского сельсовета. Там жила наша родня по материнской линии, тётка Мария, тётка Дуня и другие родственники. Когда наша мать сидела в тюрьме, дважды в год, зимой и ближе к весне, они собирали целую подводу (мясо, рыба, сушеная репа, бочки квашенной капусты, сушеные грибы, рожь, ячмень, овёс), которую двоюродный брат Серафим привозил нам по зимней дороге, чтобы мы без родителей не голодали, выдержали все трудности. У нас дома была ручная мельница. Зерно на муку мололи сами. Хлеб пекли сами.

От деревни Лымва до села Большелуг расстояние примерно 50 километров. Серафим приезжал к нам поздно вечером. Накормит, напоит лошадь, немного отдохнёт и ночью уже в обратный путь, чтобы никто из наших соседей не увидел его и не знал о том, что нам родственники из деревни Лымва привозят продукты питания. Боялись.

По отцовской линии ни тётки, ни дядя Арсений Иосифович нам ничем не помогали, даже советом, как нам жить без родителей. От нашего дома недалеко жил старший брат моего отца дядя Арсений. Однажды мы пошли к нему с сестрой Анной просить, чтобы нам помогли наколоть дрова. Дядя Арсений сказал так: «Когда власть принуждает подчиняться, нужно подчиняться. Твои бестолковые отец и мать не подчинились. В колхоз добровольно не поступили. У вас всё хозяйство забрали в колхоз. Мать посадили в тюрьму. Я вам не буду помогать, чтобы сельсовет не стал преследовать меня и моих детей. Мне вас очень жалко. Простите меня».

В 1938 году к весне мать вернулась из тюрьмы. Саше было два года: очень слабый, болезненный, самостоятельно на ногах стоять не мог. В доме сразу стало тепло и весело. Я перешла в четвёртый класс, получила похвальную грамоту. Весной 1939 года после окончания учёбы мать отправила меня на пароходе в Сыктывкар, а оттуда, тоже на пароходе, отец — до пристани села Межог, там меня должна была встречать сестра Настя. На пассажирском пароходе Сыктывкар — Котлас работали люди коми национальности, они мне помогли безбоязненно добраться до сестры в посёлке Борган.

В Боргане жили в бараках семьями спецпереселенцы литовцы, эстонцы, карело-финны, евреи, поляки и русские. Молодые люди коми национальности, которых сельские советы отправляли работать на лесозаготовки сроком на три года, жили в отдельных бараках, как и другие национальности, поэтому называли: эстонский барак, карело-финский барак, литовский барак, коми барак, еврейский и польский бараки. Я там познакомилась с девочками из эстонской и финской семей. Они могли говорить на своём, на русском и коми языках. В Боргане школы не было. Дети учились в селе Межог, жили там в интернате. Летом жили с родителями в посёлке Борган. Собирали ягоды и грибы, сдавали в заготпункт. Я тоже стала собирать ягоды и грибы и продавать стаканами.

Я очень близко подружилась с финской девочкой по имени Павла-Панка. Я её звала Панка. Мы с Панкой один день — собираем ягоды, второй день — плывём на катере в город Яренск продавать. В Боргане каждый день грузили на баржи круглый лес. Баржи катер на буксире тащил в г. Яренск. Отец Павлы карело-финн, постоянно работал на барже, возил лес в Яренск. В Яренске по документам сдавал лес мастеру лесопункта. Он был коми национальности. Посёлок Борган — в Коми АССР, а Яренск — в Архангельской области. Павле, спецпереселенке, нельзя было туда ездить. Тяжёлые корзинки мы не могли тащить в город, где мы торговали около магазина постоянно в одном и том же месте. Тащил их отец Павлы. Мне было трудно торговать, не зная русского языка. Павла одинаково хорошо разговаривала по-русски и по-коми. Мне было с ней очень хорошо. Мы продавали морошку или чернику стаканами. Покупали хорошо. Как продадим, сразу идём к барже, чтобы ехать домой. Мне понравилось собирать ягоды и торговать, деньги копить. Мы очень уставали с Павлой. Собираем ягоды, чистим, а завтра нужно рано утром ехать в Яренск, последним рейсом возвращаться в Борган. Конец августа. Кончаются летние каникулы. Нужно собираться в обратный путь.

Сестра Настя мне купила платье белое, ситцевое, с голубыми цветочками; две рубашки нижние, ботинки, сапоги резиновые, блестящие, вязаную шапку с бубенчиками, штаны байковые, чулки, ленту и гребёнку, чтобы я в 5-й класс пошла в новой одежде. Когда я уезжала домой, все девочки пришли к берегу Вычегды меня провожать. Пристань была на другом берегу села Межог. Девочки говорили, чтобы я после учебного года снова на лето приехала в Борган ягоды собирать. Обещали меня научить говорить по-русски. Сестра Настя купила плацкартный билет до Сыктывкара, чтобы я имела место ехать, посадила на пароход. Я была очень рада тому, как провела лето в Боргане с русскими девочками. В Сыктывкаре отец мне купил деревенские валенки, они теплее и мягче, чем магазинные. Отец меня посадил на пароход, идущий до Усть-Кулома. Выходить мне в Сторожевске. Пароход прибыл после обеда, к вечеру. В рюкзаке за спиной тяжёлый груз. До Большелуга нужно идти пешком 27 километров лесом. Зашла в один дом, попросилась переночевать. Пустили. Накормили. В любом доме пускали странника ночевать и кормили. Тогда плохих людей не было, поэтому не боялись и пускали чужих людей в дом.

Утром хозяйка дома покормила меня и проводила до дороги на Вишеру. Сказала: «Как увидишь, что на лошади едут, подними руку, пусть на подводу возьмут тебя. Рюкзак для тебя тяжёлый». Я прошла небольшое расстояние. Едет тарантас (это небольшая телега, ездили служащие). Остановился, оттуда спрашивают, куда я иду. Посадили меня. Спрашивающий — в белой рубашке, значит, служащий, подумала я. Ему интересно, кто я, где была, почему одна иду без взрослых. Я сказала: «Меня зовут Панюкова Дуня» — и рассказала, где и как провела лето, а сейчас на учёбу обратно еду домой. На вопрос «Как ты учишься в школе?» ответила, что четыре класса кончила, четыре похвальные грамоты получила. Учусь хорошо, плохо, что русского языка не знаю. Мужчина оказался работником РОНО, направлялся в Большелуг по школьным делам. Тогда я ему сказала про нашего директора школы Николая Николаевича, как он мне объяснял, что нельзя при людях говорить всё, что ты думаешь. «Простите меня, если я похвасталась». Он сказал: «Умница».