Борис Носик - Царский наставник. Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями Страница 4

В юшковском же доме в Туле все благородные, рыцарские понятия были в ходу, а главное — на языке: и громкие фразы из трагедий, из бывших еще в моде од Державина и Хераскова, а главное — из сочинений новых кумиров, чувствительного Карамзина и Дмитриева, которым здесь доверчиво открыли сердца. Благородные фразы слышались не только в театре, с которым через хозяйку юшковского дома у всех его обитателей была тесная связь, но и в самом доме, где проводились музыкально-литературные вечера, к восприятию которых юные обитатели Дома подготовлены были и непрестанным чтеньем, и уроками пения (Васеньку тоже учили петь — и пел славно).

Удивительно ли, что двенадцати лет от роду к очередному торжеству в доме (на сей раз по поводу приезда в Тулу бабушки Марьи Григорьевны) девичий кумир Васенька дерзнул и сам написать трагедию — как положено, трагедию «из римской жизни»: «Камилл, или Освобожденный Рим». Пиеса эта была поставлена, и весь девичий мир романтического юшковского дома принял в спектакле участие — то-то была потеха.

Роль Камилла, конечно, играл сам автор (других мужчин-претендентов и не было, так что юшковский домашний театр избежал профессиональных закулисных интриг). Роль консула Люция Мнестора он без колебаний отдал подружке детских игр Аннушке (уже ставши вдовой Зонтаг, она оставила в бесценных своих мемуарах уморительное описание этого действа). Милой сердцу Дуне — Авдотьюшке (будущей Киреевской-Елагиной) отдал он престижную роль вестника Лентула. Ну а прочим девчушкам достались роли сенаторов, для подражания виду сената римского замотанных в простыни. С произнесением текстов молодого автора актрисы справились неплохо. Сперва консул Аннушка многословно доложила сенату об экономических трудностях родного Древнего Рима и необходимости платить унизительную дань Бренне. Потом ворвался в здание сената доблестный Камилл — Васенька и закричал, что он не пойдет ни на какие позорные условия наглых галлов, а возьмет свой меч (опять же — школьную линейку) и обратит врага в бегство или его изуродует, как Зевс черепаху… Васенька — Камилл убежал, но тут, сразу же, чтоб не томить зазря публику, вбежал вестник Лентул и сообщил, что бесстрашный Васенька — Камилл галлов обратил, как и было обещано, в позорное бегство… Сам Камилл, не заставив себя ждать, вернулся в сенат возбужденный победой, весь взмыленный и стал со всеми подробностями описывать свою победу. В середине его вдохновенного рассказа воины вводили в собрание весьма полную и половозрелую девицу с распущенными волосами, в белой рубахе поверх розового платья. Всем должно было быть ясно по ее якобы плачевному виду, что она жестоко изранена в бою. «Познай во мне Олимпию, Ардейскую царицу, принесшую жизнь в жертву Риму!» — сообщала она сочным голосом. «О, боги! Олимпия, что сделала ты?» — вопрошал чувствительный Камилл. На что половозрелая Олимпия сообщала со всей скромностью: «За Рим вкусила смерть!» И валилась на пол замертво, исторгая хрип, покрытый бурными аплодисментами зрителей[1].

Успех представления был несомненным, и Камилл-драматург ходил целую неделю гордый, таинственный и недоступный. Ликовал и весь юшковский дом, у которого наконец открылись свои малолетние гении. Почти сразу, не дождавшись даже отъезда бабушки, автор сел за новую драму, на сей раз — нового, вполне прогрессивного, сентиментального направления, пьесу по роману Бернарден де Сен-Пьера «Поль и Виржиния» (в прежнем и, может, более близком сердцу публики переводе — «Павел и Виргиния»). Пьеса была им написана, и даже была поставлена, однако былой успех, увы, не повторился. В искусстве, как известно, самые ничтожные просчеты могут провалить воистину высокий замысел. В пьесе малолетнего гения Васеньки «Г-жа де-ла-Тур» была сцена завтрака, и добрая «тетенька» Варвара Юшкова послала на сцену, на стол милых ее сердцу актеров, столь обильный набор сластей, что они, позабыв обо всех страданиях сентиментальных героев, с неомраченным аппетитом и детским восторгом набросились на поданные лакомства. О любовных муках было катастрофически позабыто…

Этот провал недолго терзал молодого автора (иные из серьезных биографов говорят, впрочем, что терзал долго), но результат первых совместных художественных выступлений с хороводом милых сверстниц оказался весьма долговечным. У Васеньки сложился свой круг, свой ареопаг надежных поклонниц, которому он доверял и которому в первую очередь отдавал на суд плоды своей музы — и сейчас, и пять, и пятнадцать, и двадцать пять, и сорок пять лет спустя… Это отмечали даже и самые поверхностные биографы.

Не меньшее впечатление, чем монологи римских героев и любовные клятвы сентиментальных беллетристов, произвели в ту пору на юного Васеньку рассуждения «Философа горы Алаунской, живущаго при подошве горы Утлы». Этим простеньким псевдонимом подписывал свои заметки в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» тульский учитель Феофилакт Гаврилович Покровский. Он был, наверное, первый в ряду учителей юного Жуковского, объяснявших, что наука наукой, а главное — это воспитание человеческой души, нравственность. Ну и еще, конечно, природа: живи на лоне природы — и будешь счастлив, а в городах — только душу будешь уродовать (научно говоря — руссоизм). В народном училище, где преподавал Феофилакт Гаврилович, Васенька по всем предметам, кроме французского языка, успевал так плохо, что теория эта могла служить ему единственным утешением. И хотя из училища тот же Феофилакт горы Алаунской Васеньку отчислил, Жуковский считал его первым своим наставником, ибо проповедь нравственности и весь набор масонских идей, впервые встреченный им у Покровского, лег в более зрелые годы в основу всех его дел и мыслей…

Ну, это все было позднее, а пока что ждали прелестного мальчика и любимца семьи новые приключения и новые впечатления. Как и многие дворянские дети, был Жуковский с самого рождения записан в пехотный полк, где служил некогда его отец, — в Нарвский полк, стоявший в Кексгольме. Не дождавшись школьных успехов Васеньки, бабушка согласилась с мнением майора Посникова, что надо мальчонку свезти к месту службы — а вдруг ему понравится, тоже ведь карьера, не хуже всякой. Майор сам и повез мальчонку.

Васенька пробыл в полку несколько недель, и ему там очень понравилось. Из девчачьей компании он попал сразу в общество молодых неженатых офицеров, но и здесь к добродушному и любопытному мальчонке все отнеслись с симпатией. Позволив себе однажды вмешаться в литературную беседу, он поразил всех начитанностью, незаурядной своей памятью и знанием стихотворных текстов. Но по большей части он все же молчал при беседах взрослых. Однако, услышав однажды, как молодые офицеры обменивались впечатлениями о приятном посещении провинциального дома терпимости и о качествах «девочек», Васенька оживился вдруг и сказал ностальгически, что у тетеньки Варвары в доме очень много девочек. Офицеры смолкли пристыженно и снова заговорили об этом лишь тогда, когда Васенька отправился спать.