Песах Амнуэль - "Доверяйся своим парусам…" Страница 4

     * * *

Что важнее: знать, где мы живем — или как должно жить?

     В.Ф.Шварцман, из дневника.

     Имя, как утверждают, определяет судьбу. Не только человека, но и придуманных им вещей. Викторий не мог жить, не побеждая. А МАНИЯ…

     Конечно, работал Викторий не в одиночку – он руководил группой МАНИЯков, которые дополняли друг друга. Шварцман был теоретиком, мозгом, вдохновителем, он придумал идею, создал новый математический аппарат для обработки высокоскоростных потоков информации. А другие МАНИЯки – Г.Бескин, О.Евсеев, М.Демчук, В.Мансуров – занимались практическими вещами: конструировали аппаратуру, наблюдали (те объекты, на которые указывал Шварцман), обрабатывали наблюдательные данные.

     Десять лет Шварцман и его коллеги проводили наблюдения на шестиметровом телескопе. Десятки, сотни подозрительных звездочек были обследованы на предмет обнаружения быстрой переменности блеска. В научных журналах регулярно появлялись статьи, подписанные Шварцманом и его сотрудниками. В резюме каждой статьи можно было прочитать: отнаблюдали такие-то объекты, получены верхние пределы изменений яркости. Иными словами – ничего обнаружить не удалось. Если "ореолы вокруг черных дыр" и существуют, они оказались ниже чувствительности аппаратуры.

     Отрицательный результат в науке – тоже результат. Но десять лет одних отрицательных результатов… И всякий раз, начиная цикл наблюдений, надеешься: вот сейчас… И опять – не получается. Год, другой, пятый… Десятый…

     * * *

На самом деле все обстоит как раз наоборот.

Средства способны дискредитировать любую цель.

     В.Шварцман, из дневника.

     Шварцман не был в науке фанатиком и уж, тем более, маньяком. МАНИЯ была красивым словом, говорившим скорее о романтизме исследователей, чем о маниакальной приверженности каким бы то ни было научным догмам.

     На горе, на природе хорошо думается и многое придумывается – если, конечно, душу не терзают мысли о том, что опять не получается… не надо было этим заниматься… не по тому пути пошел… не удалась научная жизнь… не удалась жизнь вообще…

     К каким мыслям может прийти человек, склонный к депрессиям?..

     Когда время от времени, два-три раза в год, Шварцман приезжал в Москву, коллеги удивлялись его неистовой энергии, удивительной работоспособности, оптимизму. Каждый день его пребывания в столице был расписан по минутам, Викторий выступал на семинарах, дискутировал с коллегами из ГАИШа, ИКИ, ФИАНа, ездил к старым знакомым и поражал всех новыми идеями, планами, уверенностью в себе.

     Видимой уверенностью. Потом, уже после смерти Виктория, друзья говорили: да, у него были приступы депрессии, но кто же мог подумать… да, он, бывало, говорил о желании уйти, но кто принимал эти слова всерьез?..

     И действительно: разве каждый из нас не попадает время от времени в ситуацию, из которой, кажется, нет выхода? Разве не у каждого (ну хорошо, не у каждого – у многих) бывают периоды депрессии? Разве Шварцман не знал, что он подвержен этим приступам? Знал. Все понимал – более чем кто бы то ни было.

    Из воспоминаний Юрия Фрейдина, врача-психиатра:

     "Витя, действительно, погиб от депрессии. Наблюдая ход его болезни в течение полутора десятков лет, я видел, как депрессивные приступы все меньше поддавались лекарственному воздействию… Сон оставался хрупким, сохранялись периодические колебания настроения и работоспособности. Все это было бы терпимо, если бы обстоятельства, да и сам склад Витиной личности не требовали от него постоянной жизни на верхнем пределе творческих возможностей плюс непременных занятий тем, к чему у него не было подлинной внутренней склонности".

     И дальше:

     "Дело осложнялось тем, что постепенно переставали действовать лекарства. Витя, с его педантичностью и обстоятельностью, читал медицинские справочники, проводил сеансы расслабления с помощью магнитофонных записей, пытался заниматься йогой, гимнастикой, спортивным бегом, но все это было хорошо, пока не накатывал очередной депрессивный приступ. Тогда выяснялось, что стимуляторы и антидепрессанты не помогают или помогают, но очень медленно и постепенно. Работа стоит. Надо перекладывать ее на плечи сотрудников — а это непривычно и неэтично. К тому же, и это становилось главным, резко обострялось чувство вины, переживание невыполненных обязательств, научного, житейского и морального тупика…

     И все-таки он погиб не от этого. Погиб, не найдя иного способа разрешить противоречие между депрессией с ее неизбежными спутниками — падением творческой активности и работоспособности, и теми требованиями, которые он жестко предъявлял к себе, которым, как стало ему казаться, он уже не удовлетворяет и удовлетворять не сможет. Болезненно обострились не только чувство ответственности, но и чувство вины. Показалось, что никакого иного выхода нет"…

     * * *

     В.Шварцман, из дневника.

     Разные мысли приходят, когда живешь на горе и каждую ночь видишь, как разверзается само мироздание, как звезды – видимые и невидимые, на небе и в твоей душе – становятся все ярче, стремительнее…

     Рассуждая о сути вещей, Шварцман пришел к мысли о том, что познание внешнего мира – задача куда более простая, чем познание внутреннего мира, познание духовной сущности человека. Что такое технология, что означают научные революции, ведут ли они действительно к познанию той истины, ради которой, возможно, и существует на Земле человек? Нет. Придет время, и люди поймут, что наука и технологии – внешняя мишура. Люди поймут, что заблуждались, и займутся своей душой.

     Может быть, останься Викторий в живых, он бы пришел к восприятию Бога – ведь немало ученых на закате или на вершине жизни начинали верить в Сверхразум, в Божественное, в Высшую духовность. Это не мешало их научной деятельности, не создавало в душе раздвоенности. Может, и Шварцман пошел бы по этому пути?