Марианна Басина - Петербургская повесть Страница 40

Гоголь не знал всей меры зависимости Пушкина от царя, от шефа жандармов Бенкендорфа. Но то, что Пушкина душит цензура, что ему не разрешают печатать многого, что в журналах и в обществе кричат, будто талант Пушкина упал, будто Пушкин уже не тот, — это Гоголь знал. Знал, возмущался, принимал близко к сердцу. И первый в своих «Арабесках» сказал о Пушкине так, как никто не говорил: «При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер, отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».

СТАТЬЯ БЕЗ ПОДПИСИ

В декабре 1835 года Пушкин просил у Бенкендорфа разрешение издать в следующем году четыре тома «чисто литературных статей» — повестей, стихотворений, критических разборов русской и иностранной словесности, ученых статей, наподобие английских обозрений. Слово «журнал» Пушкин не употребил. Боялся, что откажут. Власти куда охотнее запрещали уже имеющиеся журналы, чем разрешали новые.

— И так много, — говорил Николай.

Пушкину дали разрешение на чисто литературное периодическое издание — четыре тома в год. Так появился журнал «Современник».

Гоголь вспоминал о себе и о Пушкине: «Получивши разрешение на издание его, он уже хотел было отказаться. Грех лежит на моей душе: я умолил его. Я обещался быть верным сотрудником. В статьях моих он находил много того, что может сообщить журнальную живость изданию, какой он в себе не признавал. Он действительно в то время слишком высоко созрел для того, чтобы заключать в себе это юношеское чувство; моя же душа была тогда еще молода; я мог принимать живей к сердцу то, для чего он уже простыл. Моя настойчивая речь и обещание действовать его убедили».

Первая книга «Современника» вышла весною 1836 года.

Уже несколько лет Пушкин и его друзья после смерти Дельвига не имели ни газеты, ни журнала.

Когда появилась «Библиотека для чтения», Гоголь сказал:

— Это другая «Пчела»! И вот литература наша без голоса.

Пушкину давно хотелось уничтожить монополию журналистов-торгашей, дать литературе голос. Еще в 1831 году хлопотал он разрешение на издание литературной и политической газеты «Дневник». Хлопотал долго, а когда разрешили, — охладел. Подумал: к чему ему газета? Печатать что хочешь — не разрешат. А тискать всякий вздор…

Сестра Пушкина Ольга Сергеевна писала мужу: «Мой бедный брат готов осквернить свой поэтический гений, и осквернить его единственно для того, чтобы удовлетворить насущным материальным потребностям; но судя по тому, что он мне рассказывал, описывая свое ненадежное положение, Александр иначе и поступить не может. Но куда ему, с его высокой, созерцательной, идеальной душой окунуться в самую обыденную прозу, возиться с будничным вздором, прочитывать всякий день полицейские известия, кто приехал, кто уехал, кто на улице невзначай разбил себе нос, кого потащили за уличные беспорядки в часть, сколько публики было в театрах, какая актриса или актер возбуждали восторг, болтать всякий день о дожде и солнце… Черт с ними! Гораздо лучше предоставить все эти пошлости Булгарину и Гречу».

В то время Гоголь думал похоже. Он писал в Москву старому поэту Ивану Ивановичу Дмитриеву: «Виделся с Пушкиным. Газеты он не будет издавать, — и лучше! В нынешнее время приняться за опозоренное ремесло журналиста не слишком лестно и для неизвестного человека; но гению этим заняться значит помрачить чистоту и непорочность души своей».

Прошло три года, и Пушкин опять стал подумывать о газете. На худой конец — о журнале. Издавать газету царь ему не разрешил. Тогда Пушкин и Плетнев затеяли издавать альманах. Гоголь дал для альманаха свою новую повесть «Коляска». «Спасибо, великое спасибо Гоголю за его Коляску, — писал Пушкин Плетневу, — в ней альманак далеко может уехать; но мое мнение; даром Коляски не брать; а установить ей цену; Гоголю нужны деньги».

Альманах не состоялся. Вместо него появился «Современник».

К этому времени мнение Гоголя о ремесле журналиста изменилось. «Журнальная литература, эта живая, свежая, говорливая, чуткая литература, так же необходима в области наук и художеств, как пути сообщения для государства, как ярмарки и биржи для купечества и торговли». А раз так — и гению не грех приняться за журнал.

Любители словесности, писатели, журналисты с интересом ждали появления «Современника». Сенковский откуда-то проведал, что в первой книге журнала есть критика на него, на «Библиотеку для чтения», и, не дожидаясь выхода «Современника», пустил в ход угрозы. «Берегись, неосторожный поэт!» — предупреждал он Пушкина на страницах своего журнала.

И вот первый том «Современника» появился в продаже, был доставлен подписчикам.

В нем действительно оказалась статья «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году». Она шла без подписи. В статье этой порядком досталось многим. Но особенно барону Брамбеусу, Морозову, Тютюнджу Оглу, А. Белкину, г-ну Сенковскому — что суть одно и то же.

Сенковский был взбешен.

Еще бы! Так метко и решительно его никто не отделывал.

Все считали автором статьи в «Современнике» Пушкина. Сын Аксакова писал в Москву отцу: «Здесь появился новый журнал „Современник“, издаваемый Пушкиным, который я думаю много подорвет „Библиотеку для чтения“. Первый номер его очень хвалят. В нем есть повесть Гоголя, критика Пушкина на Сенковского».

Автором статьи «О движении журнальной литературы» был Гоголь. Но этого никто не знал, кроме нескольких ближайших сотрудников «Современника». А они это тщательно скрывали. Почему?

Для первого номера «Современника» Пушкин приготовил заметку о новом издании «Вечеров на хуторе». «Читатели наши, — писал он, — конечно помнят впечатление, произведенное над ними появлением „Вечеров на хуторе“: все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой. Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых рассказов, предоставя сии недостатки на поживу критике. Автор оправдал таковое снисхождение. Он с тех пор непрестанно развивался и совершенствовался. Он издал „Арабески“, где находится его „Невский проспект“, самое полное из его произведений. Вслед за тем явился „Миргород“, где с жадностию все прочли и „Старосветских помещиков“, эту шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления, и „Тараса Бульбу“, коего начало достойно Вальтер Скотта. Г-н Гоголь идет еще вперед. Желаем и надеемся иметь часто случай говорить о нем в нашем журнале». К заметке Пушкин сделал примечание: «На днях будет представлена на здешнем Театре его комедия Ревизор».