Анна Тимофеева-Егорова - Я Береза, как слышите меня Страница 40

Линия фронта менялась в день по несколько раз. Нам приходилось летать по всему Северному Кавказу. Танковые соединения врага уже форсировали Кубань в районе Армавира, овладели Майкопом, Краснодаром. Немцы заняли почти все горные перевалы, захватили Моздок, небольшие плацдармы на правом берегу Терека.

Нам трудно было разобраться в обстановке отступления, которая сложилась осенью 1942 года на Северном Кавказе.

Помню, получив задание отыскать штаб 58-й армии, я снова со штурманом Черкасовым пролетела от Нальчика до Грозного. Армию мы нашли и передали почту штаба фронта, но сколько же пережили за тот полет!..

Вернулась я с задания усталая, удрученная всем виденным, злая. Сдала самолет Дронову, а сама поспешила к штабу эскадрильи. И вот уже вслед слышу горькие слова механика, обращенные к инженеру:

- Опять, как решето! Как, чем ремонтировать - ума не приложу. Мастерских нет...

Захожу я на командный пункт доложить командиру о выполнении задания, а там уже докладывают вернувшиеся Коля Потанин и Виктор Кравцов. Спокойный, рассудительный, Потанин сам на себя не похож Всегда причесанный и опрятный, сейчас он был в обгорелой форме, с измазанным маслом и кровью лицом, с опаленными волосами. Он докладывал командиру эскадрильи майору Булкину и начальнику штаба Листаревичу о случившемся и просил перевести его в боевую авиацию. А случилось с Потаниным вот что.

Его послали с важным грузом в район Ардона в окруженные противником части 37-й армии. Главный маршал авиации Константин Андреевич Вершинин, бывший командующий нашей воздушной армией, в своей книге "Четвертая воздушная" написал об этих полетах: "Многие храбрецы летали в район окружения и днем". Яснее, кажется, и не скажешь. Ну, а разве не храбрецы? Днем, на беззащитном самолете, в район окружения... Летчики доставляли войскам продовольствие, боеприпасы, медикаменты, другие грузы.

В тот день Потанин, выполнив задание, вывозил из окружения тяжелораненого. На обратном пути он попал под сильный обстрел с земли, затем - под огонь фашистских истребителей. Как ни маневрировал Николай, как ни старался уйти от летящих в него снарядов, самолет все-таки был сбит, вспыхнул и упал в заросли. Потанин успел выскочить из-под горящих обломков, катясь по земле, сбил с себя огонь, бросился спасать раненого, но тот уже был мертв...

- Я хочу бить гадов! - сверкая чистыми и ясными, как небо, глазами, доказывал Николай комэску. Больше так не могу. Они нас бьют, а мы - в кусты!..

Кубанец Кравцов молчал. Вместо доклада он протянул комэску какую-то бумагу, и тот, также молча, прочитал и, долго не раздумывая, что-то размашисто написал на ней, передав начальнику штаба.

Позднее мы узнали, что Виктор Кравцов отказывался летать на У-2 и просил перевести в штурмовую авиацию. Резолюция комэска уже в который раз! - была одна и та же: "Отказать"...

"В штрафную роту захотела?"

Страшное, тяжкое время было тогда, осенью 1942 года на Северном Кавказе. Все воины - от солдата до маршала - были, кажется, на пределе человеческих возможностей. Давно уже мы не получали писем. Полевая почта где - то заплутала. Но у меня в сердце всегда хранились мама и Виктор. Где они и как? Живы ли? "Конечно, живы и здоровы! - успокаивала я себя. - Это связь виновата." В левом кармане моей гимнастерки лежали партийный билет и две фотографии - мамы и Виктора, а еще - совсем малюсенькая - Юркина. Мама, как всегда, повязана платком и смотрит на меня с грустью. А Виктор, наоборот, смеется задорно и чуть запрокинув курчавую голову. Он в форме. На петлицах три кубика и птички.

Юрка на фотографии - в белой рубашке, с пионерским галстуком. Его долго не принимали в пионеры из-за репрессированного отца, пока за него, да и за других таких же несчастных детей не вступилась завуч. Она сказала тогда: "Если мы не будем принимать наших учеников в пионеры, то ни одного пионерского отряда не соберем по всей школе. Все вы знаете, что в наших арбатских школах отцы учеников репрессированы почти через одного... "Многих тогда приняли в пионеры. Потом, правда, завуча уволили. Юрка в пионерах состоял до комсомольского возраста. Но вернемся опять в год 1942-й, на Кавказ.

Наши войска в чрезвычайно сложных условиях с тяжелыми боями отошли к предгорьям Главного Кавказского хребта. Враг захватил обширную территорию: Ростовскую область, Калмыцкую АССР, Краснодарский и Ставропольский края. Враг уже проник в Кабардино-Балкарию, в Северную Осетию, Чечено-Ингушетию.

25 октября 1942 года гитлеровцы бросили в бой до 2ОО танков и, прорвав оборону 37-й армии, 28 октября захватили Нальчик. Развивая успех, через неделю они вышли на подступы к Орджоникидзе. Однако 6 ноября подошедшие резервы нашей армии нанесли контрудар по фашистской группировке и в шестидневных боях разгромили ее. Немцы перешли к обороне и на гронзенском направлении. План захвата Закавказья, Грозненского и Бакинского нефтяных районов был сорван врага остановили.

... И вот мой последний вылет в эскадрилье связи - в район Алагира. В пути меня атаковали истребители. Я пытаюсь от них спрятаться - маневрирую буквально между деревьями, кронами их. "Мессеры" бьют неприцельно, но длинными злыми очередями. Кидаю свой самолет влево, вправо... "Когда же, наконец, отвяжутся!.." И вдруг... Правым крылом моя машина врезалась в дерево. Сильный удар... Треск... Еще удар!... Очнулась - и никак не пойму, где нахожусь. Болят ноги, руки, сдавило грудь, дышать трудно. Потихоньку пошевелилась -переломов вроде нет. Но где же самолет? Посмотрела кругом, а он тут, рядом, лежит - весь изломанный. Мотор уткнулся в землю, винт, вернее, обломки его в стороне валяются, на кустах висят элероны, еще какие-то детали. Словом, самолета нет. В душе боль, досада, горечь. "Что же делать? Что же делать..?" - твержу постоянно и ковыляю в сторону аэродрома.

Никаких доказательств, что меня атаковали фашисты, нет. Думаю, скажу-ка, что сама разбила самолет. Вот случай перейти в боевую авиацию!

Только на второй день к вечеру отыскала я аул Шали в ущелье за Грозным и предстала перед командиром эскадрильи.

- Я разбила самолет и готова отвечать за это по законам военного времени, - отчеканила скороговоркой, стоя по стойке "смирно".

Майор Булкин, как мне показалось, был не в духе. Сердито посмотрев на меня, он принялся кричать:

- В штрафную роту захотела? Вот там узнаете, почем фунт лиха! А то, видите ли, они стали хулиганить... чтобы удрать в боевую авиацию!

Кого имел в виду Булкин, я не знала, но слушать брань его мне было обидно. Заступился за меня Алексей Рябов.

- Давай-ка, командир, отправим ее в УТАП вместе с Потаниным. Пусть переучивается. Ведь на Егорову уже пять запросов было откомандировать в женский полк...