Екатерина Глаголева - Вашингтон Страница 41

Путешествие могло продлиться не меньше года, а то и двух; если окажется, что денег не хватит (а такое вполне могло произойти с учетом избалованности и безответственности юного Кастиса), как тогда быть? Не то чтобы он противился этой поездке, которая «весьма желательна для воспитания манер и увеличения познаний наблюдательного юноши»; но Джеки нельзя отправлять одного, а ведь наставник не сможет его сопровождать и быть его казначеем. Но самое главное — где взять средства? Хотя «мастер Кастис» «является владельцем имения, которое называют хорошим, оно не приносит дохода. Его земли бедны, соответственно, урожай невелик, и хотя у него много рабов, в данном случае рабы — только лишние расходы». В год можно собрать 60–80 тюков табака; за вычетом налогов этого едва хватает на покрытие текущих расходов и содержание рабов. Отчим мог бы добавить, что пора бы «мастеру Кастису» начать интересоваться тем, откуда берутся деньги на его содержание; вот он в его годы… Ну да ладно.

Сессия палаты в Уильямсберге затянулась до конца июня. Депутатами было подано очень много законопроектов, на рассмотрение государственных дел оставалось мало времени, поэтому некоторые важные документы приняты не были. Джордж исправно ходил на заседания, а вечером так же исправно посещал театр: за неделю он провел там пять вечеров, в очередной раз посмотрев свои любимые пьесы — «Катона» Джозефа Аддисона и «Школу злословия» Шеридана.

Была создана новая ассоциация — в целом придерживаясь прежнего плана, но с большими поблажками. В каждом графстве предстояло сформировать комитеты по надзору за импортом, о чем Вашингтон не преминул известить своих друзей в Бельвуаре, передав поклон сэру Томасу Фэрфаксу.

Двадцать девятого июня с Пэтси случился новый приступ, затем они начали повторяться с пугающей регулярностью (26 раз за три месяца!). Мучась от бессилия, Вашингтон пытался хоть как-то скрасить жизнь своей любимицы: вернувшись в Уильямсберг, где возобновились заседания палаты, он купил ей золотые серьги и черепаховый гребень.

Тяжелые мысли не помешали ему внести на рассмотрение палаты законопроект о превращении Потомака в судоходную реку. Если построить на ней шлюзы и переправы, река станет важной транспортной артерией, что повысит ценность западных владений Вашингтона. Собственно, идею ему подал присяжный поверенный Томас Джонсон, также владевший тысячами акров земли на Потомаке, но Вашингтон загорелся ею, развил и стал продвигать «в массы». Взывая к «богатым людям», которые выиграли бы от реализации его проекта, он даже составил план акционерного общества, уполномоченного Виргинией и Мэрилендом сделать Потомак судоходным от Тайдуотера до страны Огайо. Инвесторам вернули бы деньги, обложив пошлиной речные перевозки. Но, несмотря на всю его настойчивость, мэрилендские законодатели проект не поддержали, поскольку дельцы из Балтимора опасались, что Потомак перетянет на себя часть торгового потока из Чесапикского залива.

Между тем на берегах Огайо и Большой Канавги начали наперегонки селиться колонисты, и Вашингтон боялся, что самые плодородные земли вскоре окажутся разобраны. Кроме того, прошел слух о том, что английские инвесторы намерены завладеть 2,5 миллиона акров земли для создания новой колонии — Вандалии[17], еще более обкорнав «наградные» земли. В начале октября, взяв с собой доктора Крейка и капитана Кроуфорда, трех рабов (Билли Ли заболел и был вынужден остаться дома) и вьючную лошадь, он отправился на разведку в страну Огайо, чтобы присмотреть лучшие земли для себя и бывших сослуживцев.

Девятнадцатого октября, миновав Питсбург, Вашингтон получил записку от полковника Крогэна о том, что индейский вождь Белый Минго и другие вожди шести наций пожелали его увидеть. Он отправился на встречу, получил от вождя нитку вампума и выслушал речь Белого Минго, которую потом подробно записал в дневнике: «…многие помнят меня, потому что видели, когда я был послан с посольством к французам, и многие слышали обо мне; они пришли приветствовать меня в своей стране и выразить пожелание, чтобы народ Виргинии считал их друзьями и братьями, связанными с ними одной цепью; чтобы я сообщил губернатору, что они хотят жить в мире и гармонии с белыми людьми, и хотя между ними и другими людьми, из других пределов, существовали разногласия, все они были надуманными и, как следует надеяться, будут забыты».

Поблагодарив за прием, Вашингтон отвечал, что всё плохое, что между ними было, поросло быльем, что народ Виргинии искренне желает жить с ними в мире и, хотя виргинцы не столь вовлечены в торговлю, как пенсильванцы, это не помешает упрочить дружеские связи.

Дальнейший путь, на каноэ вниз по реке, белые в количестве восьми человек проделали вместе с проводником-индейцем Фазаном, переводчиком Джозефом Николсоном и еще одним молодым индейским воином.

Каждое утро снимались с лагеря еще до рассвета. Вашингтон подробно описывал все бухточки, островки, холмы и редкие пороги, попадавшиеся им по пути. Иногда встречались индейские селения, реже — участки, застолбленные белыми поселенцами. Птицы, рыбы и звери водились в изобилии: проголодавшись, участники экспедиции с легкостью могли настрелять на обед диких гусей или уток, правда, они отдавали предпочтение диким индейкам; к самой воде подходили олени; стоило закинуть удочку — и можно было выловить сома, причем довольно крупного. Но при этом путешественники постоянно были начеку и, прежде чем продолжить путь, высылали кого-нибудь на разведку. Индейцам они по-прежнему не доверяли. И даже когда слухи о трех якобы убитых краснокожими поселенцах не подтвердились (на самом деле погиб только один, да и тот утонул, пытаясь перебраться через реку вброд в неудачном месте), бдительности никто не потерял. Однако индейцы вели себя подчеркнуто дружелюбно (по пути Вашингтон повстречал еще одного старого знакомого — Киашуту, который подарил белым четверть туши бизона и даже перенес свою стоянку дальше по реке, чтобы не слишком долго задерживать их обрядами гостеприимства). 1 декабря Вашингтон вернулся домой, где его не было «девять недель и один день».

В Маунт-Верноне он застал Джеки и, поговорив с ним, убедился, что в голове у шестнадцатилетнего юнца не учеба, а только собачьи бега и стрельба из ружья; все перемены свелись к тому, что теперь он больше внимания уделял своему костюму и внешнему виду, хотя раньше это его мало занимало. Отправляя пасынка обратно в Аннаполис, Вашингтон написал письмо Баучеру, связывая с ним последнюю надежду на исправление нравов (сам он, видно, не был для Джеки авторитетом): «Сейчас он вступает в такой период жизни, когда ему необходимы дружеская помощь и совет (особенно в таком месте, как Аннаполис); в противном случае жар его страстей, вкупе с дурным примером, подаваемым прочими юношами, может заставить его отклониться от пути, на котором его еще могли удержать добродетель, невинность и манеры. Посему прошу Вас проследить, чтобы он ночевал только в Вашем доме или же в таких местах, относительно которых Вы были бы уверены, что на него не окажут дурного влияния; не позволяйте ему шататься по ночам в обществе людей, способных развратить его и направить по пути порока».