Андреа Бочелли - Музыка тишины Страница 41

Все эти события происходили постепенно, но болезненным образом накладывались одно на другое, по-настоящему раня душу Амоса и отнимая у него жизненные ориентиры. Судьба уже приучила его к потерям и жертвам – возможно, в этом был его крест? Порой он чувствовал себя совершенно убитым горем, разочарованным, растоптанным и отверженным.

Но хватало немногого, чтобы привести его в чувство: какое-нибудь слово, знак или мысль были способны вернуть ему прежний оптимизм; тогда его настроение менялось, и он вновь заставлял себя поверить в то, что жизнь – это прекрасная тайна, рано или поздно награждающая тех, кто любит ее всеми силами своего сердца. И тогда он начинал активно действовать – ставил себе новые цели и не успокаивался, пока не достигал их.

Две его главные страсти, лошади и пение, казалось, теперь были навсегда закрыты для него; но он считал это настолько неприемлемым, что не хотел сдаваться, не попытавшись всеми возможными способами воспротивиться такой несправедливости.

В его дневнике можно найти мысли, а точнее, рассуждения, записанные в своеобразном бреду; они могут помочь понять состояние Амоса в то время:

У меня были мечты, которые я трепетно лелеял в глубинах своего сердца, а теперь они разбились о стену жестокой реальности; они разлетелись на тысячи обломков, но я все же наклонился и собрал все обломки до единого. Теперь я пытаюсь терпеливо склеить их заново. Я верну им былое сияние и снова подарю им крылья, чтобы они научились летать и поднялись в небо. Кто знает, возможно, им удастся преодолеть эту стену и оказаться там, где все мечты становятся явью, принимая форму сперва идей, потом планов, чтобы, наконец, получить свое конкретное воплощение.

Поддерживая себя лекарствами и разными препаратами, Амос продолжил ездить верхом с еще большим, почти маниакальным упорством; он также возобновил игру на фортепиано и стал серьезно интересоваться применением электроники в музыке. Именно тогда он купил свой первый синтезатор и решил поискать музыкальный бар, куда его взяли бы пианистом. Он надеялся таким образом повеселее проводить время между экзаменами, а заодно и заработать немного денег. Такая работа даст ему возможность завести новые знакомства, и – главное – он не забросит музыку, вернее, перестанет чувствовать себя брошенным и преданным ею. Словом, одним выстрелом он убивал сразу несколько зайцев.

Такая возможность не замедлила вскоре представиться: клуб «Боккаччо» попросил его заменить штатного пианиста, вынужденного отлучиться на некоторое время. Амос быстро разучил несколько мелодий и в назначенное время явился пред очи владельцев клуба, чтобы начать работать.

Он сразу почувствовал себя в своей тарелке. Спокойненько наигрывал себе разные мелодии, пока присутствующие пили, ели и болтали, ничуть не заботясь о том, чтобы послушать его и уж тем более вынести свои суждения о том, как он играет… Он мог играть и петь все, что пожелает, – ему весьма редко заказывали что-то определенное. Периодически на него обращала внимание какая-нибудь девушка, подходила к пианино и заговаривала с Амосом, проявляя скромный интерес к тому, что он делает, а может быть, и к тому, что он из себя представляет. Разумеется, это не могло не льстить молодому музыканту, робко изучавшему девушек, пока они пристраивали свой бокал и непременно зажигали сигарету, чтобы придать себе значительность. Откровенно говоря, дым мешал Амосу, но он терпел из вежливости, если находил свою собеседницу симпатичной и приятной в общении.

Его работа заканчивалась ранним утром. Он вставал с табурета, ощущая сильную боль в усталых кистях рук и тяжесть в спине, но при этом счастливый и довольный. Спать не хотелось, и он садился с друзьями в ресторане и заказывал какое-нибудь горячее блюдо и кофе. Иногда заходил в зальчик, примыкающий к ресторану, где владельцы и их друзья и клиенты часто играли в азартные игры, и наблюдал за этим сумасшедшим действом. Порой сам ставил парочку-другую фишек и возвращался домой, когда солнце уже было в зените. Он ложился поспать на два-три часа, а потом к нему приходил Этторе с очередным учебником или книгой. Усталый, Амос раз за разом клялся себе, что будет возвращаться домой пораньше, чтобы не валиться с ног, но по окончании работы ему никогда не хотелось спать, и он вновь отправлялся развлекаться. Так продолжалось до самой защиты диплома. Лишь в воскресенье ему удавалось выспаться, и он отлеживался до обеда, иногда даже пропуская его. Потом вставал и отправлялся в поместье, навестить своих животных. Если погода позволяла, он седлал кобылку и скакал верхом по сельским просторам.

Во время одной из таких прогулок, подъезжая верхом к старой мельнице, Амос услышал, как кто-то окликает его. Он немного натянул поводья, чтобы лошадка замедлила ход, и она остановилась, навострив уши так же, как и ее всадник. До него вновь долетел звук голоса, и он явно различил женский тембр, а точнее сказать – ангельский девичий голосок, звавший его.

Амос вернулся на десяток метров назад. Девушка приблизилась к нему и произнесла: «Меня зовут Гайа. Я живу тут неподалеку, но ты меня не знаешь, ведь мы с тобой ни разу не разговаривали. Я окликнула тебя, потому что обожаю лошадей и мне очень хотелось бы попробовать…» Она умолкла и заулыбалась.

Амос немедленно соскочил на землю, протянул Гайе руку и спросил, не хотела бы она проехаться вместе с ним. Девушка, которая показалась Амосу совсем юной, тут же согласилась с радостным смехом. «Подожди меня здесь, – сказал Амос, – я сниму седло и вернусь. Я быстро». Он вскочил на лошадь и послал ее в галоп, так что ветер в ушах засвистел, чтобы сразу продемонстрировать девушке все свои способности искушенного наездника.

Он вернулся меньше чем через четверть часа, и Гайа терпеливо ждала его на том же самом месте.

Не слезая с лошади, Амос немного сдвинулся назад. Аккуратно следуя указаниям, девушка ловко ухватилась за подпругу, подтянулась и легла животом на шею лошади. Тогда он помог ей усесться, а лошадка терпеливо и смирно ожидала команды. Амос легонько пришпорил ее, и она медленно и деликатно двинулась в путь, словно боялась потерять свою драгоценную ношу.

Они миновали старую мельницу и выехали на дорожку, которая вела к заброшенному зданию, принадлежавшему семье Барди. Амос уверенно правил, но стройное девичье тело, которое он держал в объятиях, распущенные волосы, прикасавшиеся к его лицу, и веселый голосок волновали его. В его сердце закралась неожиданная нежность, и в то же время он ощутил внезапный огонь, который охватил все его существо, затуманивая мозг и лишая воли.

Когда они доехали до заброшенного дома, Амос, опьяневший от желания, предложил своей спутнице спешиться, чтобы дать лошади отдохнуть. Они спрыгнули на землю, и Амос уверенным жестом достал из кармана плаща длинную веревку, затем распряг лошадку и привязал ее к металлическому кольцу, вмурованному в фасад здания, – все это он проделал с ловкостью бывалого наездника. Потом он пригласил Гайю следовать за ним по внешней лестнице на второй этаж заброшенного строения, откуда они попали в абсолютно пустую комнату. Гайа пошла за ним без всяких возражений; казалось, она ничуть не смущена. Амос снял плащ, расстелил его на полу, сел и позвал девушку присесть рядом с ним. Они принялись разговаривать, сперва о лошадях, а потом обо всем понемножку. Амос гладил ее по волосам и то и дело прикасался ладонью к ее разгоряченным щекам. Чуть позже ее рука оказалась в его руке, а затем он заключил девушку в объятия, крепко прижал к себе и поцеловал.