Иван Кожедуб - Неизвестный Кожедуб Страница 42

5 июля 1943 года я проснулся на рассвете от грохота канонады. Проснулись и мои товарищи. Все, словно сговорившись, вскочили с коек и помчались на аэродром. Построились. Собрался весь личный состав. Волнуемся.

Командир объявляет:

— Товарищи! Немцы перешли в наступление на Белгородско-Курском направлении. Они рассчитывают ударом с двух сторон — от Орла на юг и от Белгорода на север — обрушиться на наши войска. Но им противопоставлена стратегия нашего Верховного Главнокомандующего товарища Сталина. Враг должен быть уничтожен, и он будет уничтожен!

Оглушительное «ура» прокатилось по аэродрому. Командир продолжал:

— Товарищи! Настал час испытания боевых качеств молодых летчиков нашего полка. Перед нами ответственная задача — прикрыть советские наземные войска от вражеской бомбардировки с воздуха… Все по машинам!

Я сидел в кабине и уже видел себя в горячей схватке. Но вдруг вспомнились «белый кок» и былая ребяческая уверенность в том, что обязательно сразу собью два вражеских самолета.

Завтрак нам принесли в самолеты. Есть не хотелось. Подошел Иванов, посмотрел на меня и сказал:

— Ешьте, товарищ командир, через силу ешьте. Крепче будете!

Весь первый день боев наша часть просидела в самолетах на земле. Мы, видимо, находились в резерве.

Наутро, чуть свет, мы снова на аэродроме. Полк получил боевое задание: прикрыть наземные войска от вражеской бомбардировки с воздуха.

…Нашу эскадрилью ведет Семенов. Мы еще далеко от линии фронта, а на земле уже видны пожары. Подлетаем ближе. Запах гари чувствуется даже в кабине. В воздухе тают разрывы зенитных снарядов.

Я ошеломлен. Ничего подобного еще не видел и не мог себе представить. Не только под нами, на земле, но и в небе тесно. Идет настоящее воздушное сражение.

В наушниках шлемофонов слышатся команды наших офицеров с радиостанций наведения. Стоит сплошной гул. Не успевает выключиться один передатчик, как включается другой. Разобраться трудно… Товарищи из других эскадрилий уже вступили в бой. Иногда в наушниках раздаются чьи-то отрывистые команды:

— Атакую, прикрой!

— Внимание, слева «мессер»! С земли доносится:

— Соколы, атакуйте! Бейте их, бейте!

Зорко слежу за командиром и готов выполнить каждый его приказ.

Семенов сообщает: «Подлетаем к линии фронта».

Вслед за этим раздается его команда: «Впереди ниже нас более двадцати самолетов противника. Атакуем!»

И действительно, ниже нас по-воровски, сторонкой, направляются к линии фронта до двадцати семи немецких пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» под прикрытием истребителей. Самолет командира вихрем понесся на бомбардировщиков. Несколько секунд — и горящий «юнкере» рухнул на землю. Семенов кричит

— Орлы, бей их!

Я был в каком-то самозабвении и в то же время не упускал ни одной мелочи, старался действовать точно, стремительно, с расчетом.

Быстро захожу одному из «юнкерсов» в хвост. Ловлю его в прицел. Дистанция подходящая. Нажимаю на гашетки — пушки заработали. «Юнкере» начал маневрировать. Почти вплотную сближаюсь с противником. Обжигает мысль: «Неужели уйдет безнаказанно?» Как во сне, слышу голос ведомого: «Бей, Ваня: прикрываю!»

Стиснул зубы, продолжаю стрелять и думаю: «Если не собью, то буду таранить, последую примеру Габуния».

Дал несколько длинных очередей. И вдруг самолет врага вспыхнул и пошел вниз. С каким торжеством, с какой радостью взмываю вверх! Кричу своему напарнику:

— Вася, друг, одного кокнул!

Инстинктивно оглядываюсь по сторонам. Вижу, от меня отвалил «мессер». Сразу понял, какая опасность грозила мне только что. В пылу боя я думал лишь о том, чтобы сбить врага. А за это время вражеским летчикам не раз представлялась возможность сбить меня. Увлекшись, я не заметил, как в хвост моей машины зашел «мессершмитт». Но ведомый был начеку и вовремя прикрыл меня словно щитом, отбив атаку «мессершмитта». Если бы не он, немец расстрелял бы меня в упор.

Наша дружба выдержала испытание в этом воздушном жарком бою. Удар советских истребителей ошеломил немцев. Строй бомбардировщиков рассыпался. Противник в беспорядке сбросил бомбы на голову своих войск и ушел восвояси.

Я еще не успел опомниться. Губы у меня ссохлись. Хотелось пить. Я был словно в горячке. Но вот снова послышалась команда: «На подходе группа бомбардировщиков. Атакуйте!»

Мы снова врезаемся в свежий строй фашистских самолетов. Противник становится в оборонительный круг. Вражеские стрелки открывают по нам бешеный огонь.

Пристраиваюсь к немецкому самолету. Сел, как говорят, ему на «хвост». Думаю: «Сейчас в упор расстреляю». Отчетливо вижу кресты. Пора открывать огонь. Нажимаю на гашетки… Но пушки молчат. Я и не заметил, что все снаряды уже израсходованы.

Атакуя первого «юнкерса», я по неопытности открыл огонь с большой дистанции и вел его длинными очередями. За несколько секунд израсходовал все боеприпасы. Это был хороший урок. Я на опыте убедился, что огонь необходимо открывать с короткой дистанции, что нужно экономно расходовать боеприпасы, а для этого действовать точно, быстро, с расчетом. Бить врага с короткой дистанции, сочетая и короткие и длинные очереди, стало с тех пор моим незыблемым правилом.

Между тем противник резко шарахнулся от меня в глубь своего строя и чуть не столкнулся с другим «юнкерсом».

«Так и без снарядов, — думаю, — можно сбивать самолеты врага!» Минут десять гоняюсь за противником. Вражеские самолеты, не выдержав атаки наших истребителей, повернули на запад, суетливо сбрасывая бомбы.

Мой личный счет открыт: я сбил один фашистский самолет.

Только после этой первой настоящей встречи с врагом я понял, какую силу придает боевое воодушевление: оно создает особенную находчивость, быстроту реакции, точность. Писатель Алексей Толстой назвал это состояние «расчетливым восторгом боя».

…Мы благополучно, без потерь, вернулись на свой аэродром. В привычной обстановке я еще острее почувствовал радость. Хотелось, как в детстве, кричать, поскорее поделиться своими впечатлениями с товарищами. Меня обступили летчики, механики. Мухин, возбужденно жестикулируя, рассказывал о том, как я зажег самолет и как он отбил атаку «мессера».

Да, но надо сначала по всем правилам доложить командиру. Так и подмывало побежать! Но я подтянулся и спокойно, медленно, как полагается бывалому летчику, направился к КП. Навстречу идет Семенов. Почему у него такое хмурое, недовольное лицо? Я растерялся, запнулся, позабыв заранее приготовленные слова. Семенов посмотрел на меня и сердито сказал:

— Знаю, видел. Я вами недоволен. Дерзости у вас много. Это хорошо, но в таких сложных условиях надо быть сдержанным, а то самого, как куропатку, собьют. В бою нельзя горячиться.