Иван Кожедуб - Неизвестный Кожедуб Страница 41

Прибывает пополнение. Эскадрилья формируется из новых летчиков.

«Ребята хорошие, дисциплинированные, но, видно, горячие. Пожалуй, слишком горячие, — думаю я, глядя на их оживленные лица. — Но Семенов быстро приберет их к рукам».

Комэск знакомится с каждым из них и, собрав всех, говорит:

— Главное — держитесь друг за друга, защищайте друг друга, не отрывайтесь от группы. Иначе враг будет вас бить, как цыплят. Группа в воздухе должна быть единым целым — один за всех, все за одного. В этом ее сила.

Все новые летчики — комсомольцы. Большинство только что закончили летную школу. У нас в эскадрилье три новичка. Паша Брызгалов — румяный и коренастый, у него раздвоенный подбородок и смеющиеся глаза; его школьный друг Миша Никитин — тонкий, мускулистый, очень подвижной и веселый. Разные внешне, Брызгалов и Никитин внутренне удивительно-похожи. Третий — Гопкало, тоже совсем еще молодой паренек.

Брызгалова Семенов берет к себе в ведомые. Ко мне назначен в ведомые Василий Мухин. Он уже бывал в боях.

Семенов отводит меня в сторону и говорит:

— Помните: в дружбе ведомого и ведущего — успех пары. Посмотрите, какая закваска у Мухина.

Приглядываюсь к своему ведомому.

На аэродроме тихо. Идем купаться. Я заметил на ноге Василия большой, глубокий шрам, но спросить его, не мешает ли ему старое ранение, неловко. Мы поплавали, вышли на берег, легли на траву и закурили.

— Василий, послушай, только не обижайся. На летных качествах ранение не отражается? — спросил я, показывая на шрам.

Василий ответил просто:

— Не беспокойся, летать не мешает. На земле иногда ноет, а в полете никогда. Осколком хватило, когда немцы бомбили наш аэродром в Сальских степях. Думал, ногу отрежут, но видишь — оставили… Ты во мне не сомневайся. У меня с фашистами счет большой, как и у тебя…

Мы с Василием провели много учебно-тренировочных полетов над нашим полевым аэродромом, приноравливаясь друг к другу, приглядываясь к «походке» в воздухе. С этого начинается дружба пары.

Спали мы рядом на соломе. Вечерами долго разговаривали о родных. Старики Василия остались в деревне под Гомелем. У него, как и у меня, на сердце никогда нет покоя. Я все время думаю об отце. Часто вспоминаю братьев: где-то они сейчас? Слежу за линией фронта и с нетерпением жду начала наступления наших войск.

На аэродроме Мухин ходит за мной — привыкает к моим движениям, голосу. Иногда забуду о нем, оглянусь, а он идет за мной по пятам. Забавная со стороны, но нужная в летном деле «наземная подготовка». Как сейчас вижу, улыбающееся белобровое лицо Мухина, его голубые зоркие глаза, прядь выгоревших на солнце волос, пилотку набекрень, всю его молодцеватую, крепкую фигуру.

Василий чуть сутулился, как часто сутулятся летчики, привыкшие сидеть крючком в кабине самолета.

Мы жили дружной тройкой — Мухин, Петро и я. Но в первых числах июня Петро Кучеренко получил назначение в другую часть и улетел. Пусто стало без него в землянке. Три месяца фронтовой жизни сроднили нас.

Наступил июнь 1943 года.

Наша часть по-прежнему стояла на аэродроме в девяноста километрах от группировки немцев. Отсюда шел путь на Киев, Чернигов, Полтаву, Кременчуг — на Украину.

В воздухе и на земле было тихо. Но к нам на полевые аэродромы прилетели свежие эскадрильи истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков. По земле бесконечным потоком двигались наши танки, артиллерия, пехота. Это все — предвестники начала решительных действий, крупных операций.

Мы продолжаем учебно-боевую подготовку. На тренировочные полеты теперь обращается особое внимание. Семенов тщательно проверяет наши знания.

В конце июня 1943 года старшие сержанты — мои товарищи и я — получили звание младших лейтенантов.

Мы выстроились у КП, и Подорожный, огласив приказ, обратился к нам с короткой, запомнившейся мне речью:

— Товарищи! Вы вступили в семью советских офицеров. Это вас ко многому обязывает и в первую очередь к тому, чтобы еще тщательнее совершенствовать свою боевую выучку, еще более умело драться с врагом. Советский офицер всегда был олицетворением честности, храбрости, беспредельной преданности Родине, делу Ленина — Сталина. Желаю вам высоко нести звание советского офицера, умножать славные традиции нашей офицерской семьи!

Комсомольское собрание в тот вечер прошло торжественно и оживленно. Каждому хотелось выступить, поделиться своим боевым опытом, сказать о той гордости, которую он испытывает сегодня, вступив в офицерскую семью. Мы горячо обсуждали доклад заместителя командира по политической части о роли советского офицера.

Несколько дней я не мог привыкнуть к новому званию и не сразу отзывался, когда кто-нибудь окликал: «Товарищ младший лейтенант!»

Я знал — мне многого не хватает, чтобы стать настоящим офицером военно-воздушных сил, настоящим, испытанным летчиком, хотя у меня на счету было уже около тридцати боевых вылетов. «Боевые качества куются постепенно», — вспоминал я слова Солдатенко.

В полку не прекращалась напряженная боевая учеба. По всему чувствовалось, что предстоят большие, решительные бои. Было известно из газет, что в Германии идет тотальная мобилизация, что там выпущены новые виды оружия — танки «тигр» и самоходные орудия «фердинанд».

Летая в разведку над вражеской территорией, мы видели, что немцы подтягивают свежие части.

Как мы потом узнали, враг, пользуясь отсутствием второго фронта, стягивал сюда, к Курской дуге, большие силы, рассчитывая захватить плацдарм, занятый нашими войсками, нанести удар, выйти к Москве.

Но Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин с гениальной прозорливостью разгадал замыслы фашистов и заблаговременно направил сюда наши закаленные войска и мощную технику.

Мы уверенно ждали начала боев. В эти дни затишья невольно вспоминали весь путь, пройденный нашей авиацией с начала войны. Период временного превосходства немцев в воздухе ушел в прошлое. Фашистская авиация уже испытала ряд сокрушительных ударов советских военно-воздушных сил. Позади остался Сталинград, победоносные воздушные сражения в небе Кубани. Просматривая свой блокнот, в который я заносил все новое, что мне удавалось подметить в тактике советских истребителей и в тактике врага, я с радостью отмечал, как расширился арсенал боевых приемов наших летчиков. Этот арсенал обогатился широко применяемым маневром по вертикали, многоярусным построением боевых порядков и еще многими другими приемами, которые следовало использовать в предстоящих боях.

5 июля 1943 года я проснулся на рассвете от грохота канонады. Проснулись и мои товарищи. Все, словно сговорившись, вскочили с коек и помчались на аэродром. Построились. Собрался весь личный состав. Волнуемся.