Иван Кожедуб - Неизвестный Кожедуб Страница 40

Наши техники работали превосходно, самоотверженно. Днем, ночью, в мороз, когда металл обжигает пальцы, буран сбивает с ног, механики оставались на поле, чтобы скорее ввести в строй боевую машину.

Не успеешь приземлиться, а Иванов тут как тут. И уже возится у самолета, расспрашивает, как работал мотор, нет ли каких-нибудь замечаний. Кто-то хорошо сказал, что механик — хирург самолета, а мотор — второе сердце летчика.

Иванов — рабочий-слесарь с большим стажем. Он давно работает авиатехником. Его посылали в Ванкарем, когда снимали с дрейфующей льдины челюскинцев. Я люблю поговорить со своим механиком. Он сворачивает козью ножку, закуривает и неторопливо рассказывает какой-нибудь случай из своей жизни. Глаз у него наметанный, он сразу, как тогда, перед моим первым боевым вылетом, замечает, если я чем-нибудь озабочен. А когда Иванов докурит и, тщательно притушив, затопчет окурок, мы идем к самолету и вместе его осматриваем, если он даже в полном порядке.

Однажды — это было в начале мая 1943 года — я отдыхал после задания и, разговаривая с Ивановым, наблюдал за Васей Пантелеевым. Он нетерпеливо ходил вокруг своей машины в ожидании, когда она будет готова к полету.

Другие самолеты один за другим отрывались от земли.

Механик пытался что-то объяснить, но Василий махнул рукой, уверенным, привычным движением влез в кабину и взлетел.

Мы пошли с Ивановым осматривать мой самолет.

Вдруг мимо нас промчалась санитарная машина. Вслед за ней бежали несколько летчиков. Оказалось, что с машиной Пантелеева произошла авария: он чересчур поторопил механика, не дав опробовать мотор на земле.

Для всех нас это был еще один тяжелый урок.

Все мы были глубоко опечалены гибелью товарища. Особенно тяжело переживал смерть Пантелеева Кирилл Евстигнеев — они были закадычными друзьями. Я тоже был сильно привязан к Пантелееву: мы жили в одной землянке. А кто из фронтовиков не знает, как привыкаешь друг к другу, когда живешь вместе в боевых условиях!

Мы стояли у могилы Пантелеева, засыпанной полевыми цветами. Смеркалось. Было очень тихо. Амелин обнял Евстигнеева за плечи и сказал:

— Пойдем, Кирюша! — Потом обернулся ко мне: — А ты?

Я ответил, что приду позже. Хотелось побыть одному.

Все ушли. Мне было очень грустно! Я вспоминал погибших товарищей. И чем больше размышлял о погибших друзьях, тем сильнее охватывала меня ненависть к врагу. Я решил во что бы то ни стало сбить восемь вражеских самолетов — по два за каждого погибшего товарища.

Не знаю, долго ли я простоял у могилы друга, размышляя о том, сколько тяжкого горя принесли на нашу землю фашистские полчища.

Опомнившись, я быстро пошел на аэродром, повторяя про себя слова, которые так любил Солдатенко: «На фронте положено думать обо всем, но в первую очередь думай о противнике».

О своем решении сбить восемь вражеских самолетов я никому ничего не сказал: оно было значительно и полно смысла только для меня. Окружающим это могло показаться пустым бахвальством. Даже мои лучшие друзья вправе были бы заметить, что сначала надо пройти испытание боем.

А объяснить все, что я перечувствовал над могилой Пантелеева, было трудно.

Активность авиации с обеих сторон снизилась, и для спокойной учебы мы перелетели на аэродром, расположенный дальше от линии фронта.

Нашу эскадрилью принимает бывалый летчик — старший лейтенант Федор Семенов. На его счету восемь сбитых вражеских самолетов.

Новый комэск — москвич. У него, как у нашего «бати», лицо в ожогах. Он молод, широкоплеч, среднего роста. Походка у него решительная, быстрая. Во всей осанке есть что-то удивительно располагающее, внушающее уважение. Говорит спокойно, продуманно.

Подорожный представил нам нового командира эскадрильи. Семенов внимательно и доброжелательно оглядел нас. Не рисуясь и не скромничая, рассказал о себе.

Вечером на разборе новый командир эскадрильи сказал:

— Самое важное — соблюдать боевой порядок группы. Цель каждого из нас — сбить врага. Но не гоняйтесь за «сбитыми», не отрывайтесь от группы, не нарушайте дисциплины.

Я сразу отметил в командире те качества, которые мы так ценили в Солдатенко: твердость, требовательность, товарищескую простоту.

После разбора полетов ко мне подошел наш парторг Беляев, сел рядом со мной, и у нас завязалась теплая товарищеская беседа. Беляев говорил, что теперь, во время подготовки к боям, я должен не только много учиться сам, но и учить более молодых и неопытных летчиков. Он сказал, что, по его мнению, Евстигнеев, Амелин, я и некоторые другие летчики, одновременно со мной пришедшие на фронт, достойны стать кандидатами в члены Коммунистической партии.

— Работаете вы добросовестно, — говорил он, — воюете честно и смело. Приобрели военный опыт, знания, растете политически. Считаю вас непартийными большевиками. Если ты решил, если чувствуешь, что готов принять высокое звание большевика, то подавай заявление. Подумай над этим.

Крепко пожав мне руку, Беляев ушел.

К вступлению в партию я готовился давно. Все хотел поговорить с нашим комсоргом — старшиной Коротковым, но не решался. Мне казалось, что я еще не заслужил права быть коммунистом.

Беседа с парторгом очень обрадовала меня. В этот же день я подал заявление о приеме в партию, чтобы к началу решающих боев быть коммунистом.

Вылеты на боевые задания по-прежнему были нечасты. Иногда в группе истребителей я сопровождал «Ильюшиных» на штурмовку вражеских аэродромов, возил донесения, был связным между соединениями, летал на разведку в район Белгород — Харьков. Летал без прикрытия, «маскируясь» складками местности. Привык ходить на бреющем, привык возвращаться домой уже в сумерках.

Все это было хорошей подготовкой к настоящей боевой деятельности. Я сам учился, готовился к предстоящим боям и готовил молодежь.

Меня назначили заместителем командира эскадрильи. Сообщив о назначении, Семенов сказал, как всегда, твердо и дружелюбно:

— На днях к нам поступит пополнение. Работы будет много. Нужно так подготовить молодых, чтобы они уверенно дрались с врагом. Надо подробно разбирать их вылеты, учитывать их ошибки. Учитесь командовать.

Готовясь к новым обязанностям, я стал прислушиваться к каждому слову комэска, присматриваться к тому, как он командует, учит, воспитывает, как разговаривает с подчиненными. Мне поручено ответственное дело — воспитание молодых боевых летчиков.

Прибывает пополнение. Эскадрилья формируется из новых летчиков.

«Ребята хорошие, дисциплинированные, но, видно, горячие. Пожалуй, слишком горячие, — думаю я, глядя на их оживленные лица. — Но Семенов быстро приберет их к рукам».