Полковник Магомед Джафаров - Коллектив авторов Страница 42

Великое разочарование

Таковы были ожидания и мечты. Действительность показала всю их безосновательность, принесла горькое и тяжёлое разочарование. Достаточно было туркам придти и пробыть несколько дней, как все надежды и мечты рухнули. Даже самые ярые их приверженцы, которым раньше от турок, видимо, кое-что перепадало, начали на турок коситься.

Прежде всего, турки показали всем, что они чувствуют себя в Дагестане, как в завоёванной стране. Это уже само по себе было большой обидой. Но они к этому ещё реквизировали бесцеремонно и грубо все, что им требовалось, и эта реквизиция весьма часто переходила в обыкновенный грабёж. Зима приходила к концу. Запасы прошлого урожая у крестьян уже истощились. Остатки были самым скудным образом рассчитаны, чтобы продержаться до нового урожая. Беднота уже по обыкновению начала голодать. А турки требовали, брали, ни с кем и ни с чем не считались. Кормили кукурузой лошадей, когда её не хватало людям. В условиях нашей горской жизни это было даже издевательство, кощунство. Турки ни в чём себе не желали отказывать. Они требовали продовольствия в таком количестве, какое даже самому богатому горцу казалось нереально большим. Они желали иметь масло обязательно из Гидатлинского ущелья, виноград с Гимров, самых лучших молодых барашек.

Всё, что они находили в Дагестане, они считали своим, принадлежащим им. Когда им нужны были лошади, они просто поднимались на пастбища, ловили и уводили тех лошадей, какие им больше нравились. Если им было лень идти и ловить лошадей, они ждали на дороге, останавливали всадников, спешивали их, сами садились на лошадей и уезжали по своим делам. Хозяин мог бежать изо всех сил за своей лошадью, чтобы получить её хотя бы тогда, когда она будет не нужна турку, но его прогоняли, часто били. Когда же лошадь турку была уже действительно не нужна, он просто пускал её на все четыре стороны и предоставлял ей искать свой дом и своего хозяина.

Враги

Этого было достаточно, чтобы трудовой народ очень быстро избавился от всех своих прежних симпатий и стал смотреть на турок, как на обычных завоевателей, как на своих врагов. Злоба против них появилась сразу и быстро начала расти.

Особенно возмущало горцев нетерпимо грубое обращение турок с ними. Всегда вооруженный горец привык относиться к другим с уважением и требовал под угрозой оружия уважения к себе. Этикет взаимных отношений в горах очень точно установлен и всегда и всеми строжайше соблюдается. Для турок дагестанцы не были людьми. Крестьяне говорили, что русские, не мусульмане, исконные враги Дагестана, которые воевали с ними много лет, всегда относились к ним гораздо лучше, чем эти братья-мусульмане. Насколько дагестанцы привыкли, что русские к ним хорошо относились и насколько они это хорошее отношение чувствовали и ценили, свидетельствует аварская поговорка: урусал дурусал, т. е. русский – значит, справедливый.

Вскоре и фанатики религий, ожидавшие от турок восстановления падающей веры и ради этого готовые на какие угодно лишения и даже смерть, с ужасом отшатнулись от турок. Они, особенно наши горские старики, привыкли думать, что турок – это образец мусульманина. В Дагестане всё время говорили: «Вот придут турки и научат вас, как надо верить, как надо молиться, как надо исполнять закон». Этим несчастным пришлось увидеть своими собственными глазами, что ни один из турок не молился Богу и не совершал намаза.

Было время уразы, так тщательно и с такими лишениями всегда соблюдаемой в Дагестане. Никто из турок уразы не соблюдал. В мечеть турки входили в сапогах.

На Гунибе у них оставалось ещё одно единственное убежище, где они могли передохнуть: это моя семья. Они постоянно бывали там, отводили душу и подкармливались немного, когда у нас самих было что кушать.

Турки и русское офицерство

Выдержать долго в таких условиях было, конечно, выше человеческих сил, и русские офицеры решили бежать. Мои родственники охотно помогли им, указав путь, по которому они бы могли пройти с большей безопасностью.

В последний вечер перед побегом офицеры, разделившись на две партии, зашли к нам. Жена моя напоила их чаем, накормила на дорогу, и они отправились: одна партия вперёд по одному пути, другая немного позже – по другому пути. Оказалось, однако, что приготовления их к побегу не ускользнули от бдительности турок. Они проследили беглецов, и как только первая партия вышла из крепости, в крепости поднялась тревога. Бросились в погоню. Начались поиски в крепости.

Группа аскеров, кажется, пять человек, вломилась к моей жене и требовала от неё, угрожая оружием, чтобы она указала, куда пошли русские офицеры. Дети проснулись и подняли плач. Жена бросилась было к детям, чтобы их успокоить.

Аскеры – за ней и, грозя убить, требовали указать путь. В это время на шум вбежал в комнату мой племянник. Увидев эту картину, он выхватил кинжал и ударил первого попавшегося под руку аскера по плечу. Брызнула кровь, аскер кинулся на него. Племянник ударил ещё одного. Аскеры отступили, но потребовали, чтобы мой племянник отдал кинжал, угрожая, что будут стрелять. Он отказался дать кинжал. Они подняли винтовки, жена бросилась между ними и упросила племянника отдать ей кинжал. Он отдал. Аскеры потребовали, чтобы она передала кинжал им. Она отказалась. Они бросились к ней и вырвали кинжал у неё из рук, сильно поранив её руку.

Племянник выхватил револьвер и сделал несколько выстрелов. Аскеры бросились бежать и скрылись. Позвали доктора. С ним пришёл комендант – турок. Человек интеллигентный, говорил по-немецки, просил простить, плакал. Затем пришёл Пиралов, велел племяннику пойти в комендантскую для производства дознания. Тот отказался, и так и не пошёл, несмотря на повторные требования. Виновных солдат, несмотря на обещание коменданта и Пиралова, конечно, не нашли.

Русских же офицеров поймали, жестоко избили прикладами, издевались. Кузнецова били по лицу снятым с него Георгием, плевали в лицо. Затем посадили в тюрьму и продолжали истязать.

Я был в это время на Каранаевском фронте. О происшедшем узнал из письма полковника Эрдмана, в котором он просил помощи. Я тотчас оставил фронт на Муртузали Чупанова, а сам поехал в Гуниб.

Исмаил Хаки Бей очень извинялся за происшедшее, говорил, что виновные не наказаны только потому, что