Автор неизвестен Биографии и мемуары - Знаменитые авантюристы XVIII века Страница 43

— Нечего тут разговаривать! Спустите сначала меня, а потом уж сами придумывайте, что хотите.

Казанова схватился было за свое долото, чтобы тут же прикончить своего чересчур эгоистического компаньона. Однако вовремя остановил свой порыв. Он молча размотал свою веревку, обвязал ею Бальби под мышки и потихоньку спустил его к слуховому окну. Бальби пролез в окно — оно было достаточно широко для этого, — и Казанова понемногу разматывал свое полотнище, пока его товарищ не стал на пол помещения, куда его спустили. Тогда Казанова снова смотал полотнище и тотчас обмерял его приблизительно руками, чтобы по его длине судить о глубине помещения, в которое вело слуховое окно. Измерение дало ему очень крупную цифру — до 50 футов. Спрыгнуть с такой высоты было очень рискованно. Тут мы должны сделать довольно существенную оговорку. Один из комментаторов Казановы указывает на большую ошибку в его расчете — глубина помещения, о котором Казанова говорил (т. е. расстояние от слухового окна до пола), на самом деле не превышает 2–2,5 сажени. Но Казанова и не мог сделать точного определения. Так или иначе для него стало ясно, что лишившись содействия Бальби, он не имел никакой возможности сам спуститься внутрь чердака.

Совершенно растерявшись, не зная, что предпринять, он вновь взобрался на конек крыши. Оглянувшись еще раз, он обратил внимание на один из куполов (церкви или дворца? — в записках сказано глухо — pres d’une coupole). Здесь была крытая свинцовыми листами терраса в виде платформы, а на ней виднелось окно, запертое ставнями. На террасе стоял чан с известью; рядом с нею лежали штукатурные лопатки и большая лестница. Вот она-то и привлекла внимание Казановы. Он сразу увидел, что такая лестница должна достать до дна чердака. Он зацепил ее своим полотнищем и приволок к слуховому окну. Лестница, по словам Казановы, имела в длину 12 брассов, т. е. разверстых рук. Эту меру можно принять, примерно, в 2,5 аршина; таким образом, лестница должна была иметь в длину почти 10 сажен. Тут опять очевидное преувеличение; едва ли в то время были такие лестницы, да если бы попавшаяся нашему герою и была такова, то он, конечно, не сладил бы с нею. Очевидно, ее передвижение и установка, да еще в потемках и в совершенно незнакомом месте, были бы совершенно невозможны даже для первоклассного силача и эквилибриста. Впрочем, может быть, Казанова смешивал французскую меру brasse с итальянскою braccio (оба названия происходят от слова рука), которая может быть принята равною примерно 12–14 вершкам — длине руки от плеча до конца среднего пальца. Тогда длина лестницы сокращается до 3–3,5 аршина. Но и такой груз при крутизне крыши, на которую жалуется Казанова (опять-таки преувеличенно: кровля дожеского дворца имеет обычную крутизну), все-таки страшно должен был затруднять неопытного человека, работающего при необычных условиях.

Подведя лестницу к окну, Казанова уселся на крышку окна и пропихнул один конец лестницы в окно. Как ему удалось выполнить такой маневр — это граничит почти с чудом. Но тут вышла задержка. Лестница уперлась концом во что-то, надо полагать, в крышу окна — и ни взад ни вперед. Как помочь горю — это было ясно: надлежало приподнять другой конец лестницы, свесившийся за край крыши; тогда упершийся конец опустился бы, и стоило толкнуть лестницу, она бы и свалилась внутрь чердака беспрепятственно. Казанове пришла в голову мысль — воспользоваться лестницею как точкою опоры для полотнища. В самом деле, лестницу можно было повернуть поперек, привязать к ней полотнище и безопасно спуститься вниз, на пол чердака. Но лестница осталась бы на месте; ее увидали бы при первых проблесках дневного света и тотчас догадались бы о бегстве и пустились бы в погоню. Лестница оставалась бы уликою бегства — большая неосторожность! Надо было во что бы то ни стало спустить ее в окно.

Тогда Казанова выполнил истинное чудо силы и ловкости; можно сказать, что перед ним было 99 шансов гибели и только один шанс успеха. Но судьба улыбнулась ему, и он одолел.

Он спустился до самого свеса крыши, до дождевого желоба. Лестница держалась крепко, ее можно было оставить, не держать. Он лег ничком под нею, опираясь носками в желоб. В этой позе он поднял руки, уперся ими в лестницу, приподнял ее и пихнул вперед. К его неимоверной радости, она подалась вперед на целый фут; это, конечно, уменьшило тяжесть ее свесившегося конца. Надо было продвинуть ее еще фута на два, не более, тогда легко было бы двигать ее, сидя на кровельке слухового окна. Но для этого надо было приподнять ее еще выше. И вот Казанова, под страхом смерти, решился стать на колени, упереться в такой позе в лестницу, приподнять ее и двинуть вперед, в глубь чердака. Но в то время, как Казанова напряг все силы, чтобы сделать это движение, его ноги сорвались с желоба, он скользнул вниз за край крыши и, несомненно, ринулся бы вниз, в мутные волны канала, если бы локти его каким-то чудом не уперлись в края желоба. В этой ужасающей позе он и повис над бездною.

Казанова говорит, что он всю жизнь не мог вспомнить этой минуты без содрогания. Он не помнил другого, более страшного мгновения; это висение на локтях затмило даже «мертвую руку» первого дня его заточения. К счастью, страх не отшиб у него соображения. Он сделал усилие, приподнялся на локтях и лег животом на свес кровли, на желоб; это увеличило поверхность его опоры. Он старался утвердиться в мысли, что теперь, в эту минуту весь вопрос о жизни и смерти решается для него ценою самообладания и хладнокровия. Надо было, опираясь животом и руками в желоб, закинуть на него колено, потом другое. Это движение потребовало такого напряжения, такого расхода нервной силы, что когда его правое колено было, наконец, занесено на желоб, его схватила судорога. Казанова имел столько силы воли, чтобы переждать схватку, сохраняя полную неподвижность. Припадок длился не менее двух минут. Что это были за минуты!

Наконец, судорога мало-помалу прошла. Он сделал новое усилие — и со вздохом блаженства поставил другое колено на желоб. Теперь он смело ухватился за лестницу; она уже прошла в окно фута на три и представляла совершенно солидную точку опоры. Он без большого труда продвинул ее еще и еще, и она, наконец, приняла горизонтальное положение. Теперь уже достаточно было ничтожного толчка, чтобы конец, вошедший внутрь чердака, перевесил и лестница опустилась внутрь собственным грузом. Все это было исполнено в одну минуту. Бальби, конечно, видел лестницу и со своей стороны помог снизу ее спуску и установке.

Казанова бросил через окно свои узлы и полотнище и спустился туда сам. Бальби на этот раз встретил его с радостью. Подвиг с лестницею видимо ободрил его; ему, вероятно, подумалось, что на человека, способного к таким подвигам, можно смело положиться. Оба они немедленно произвели тщательный осмотр помещения, в которое попали. Это была какая-то неопределенного назначения камера шагов тридцать длины и двадцать ширины. На одном конце камеры оказалась железная, двухстворная дверь, которая сначала испугала наших беглецов своим грозным видом, но, когда к ней приступили, она без усилия открылась. Через нее друзья проникли в другую камеру, посреди которой стоял стол, окруженный табуретами. В этой камере были окна. Казанова тотчас подошел к одному из них и открыл его. Оно выходило на купол Св. Марка. Спуститься отсюда было возможно: было к чему прикрепить полотнище. Но куда спустились бы они? Это надо было знать наверное. Казанова чем дальше, тем становился хладнокровнее и осмотрительнее. Слишком много уж было сделано и выстрадано, чтобы рисковать на последних шагах. Он решил действовать не иначе, как наверняка.