Александр Яковлев - Омут памяти Страница 48

Что еще добром вспоминаю из этого периода? Строительство нового телецентра «Останкино».

Дело было так. Развитие телевидения в мире шло быстрыми темпами. Наша страна отставала. Наверху понимали, что у телевидения огромное будущее, но боялись, что оно может оказаться бесконтрольным из-за возможностей спутников. Различным институтам и центрам не раз поручалось исследовать способы защиты от зарубежного спутникового телевидения. Таких способов не нашлось. Обстановка диктовала необходимость развития телевизионного вещания.

На телевидении в это время работал Леонид Максаков — прекрасный человек, талантливый строитель. Он был заместителем председателя радиокомитета. Мы доверяли друг другу. Договорились, что он подготовит примерную смету строительства нового Центра (в валюте и рублях). Когда подсчитали, то оказалось, что все это будет стоить 127 млн рублей. Пошел к Ильичеву, он был сторонник идеи строительства. Читал мою бумагу хмуро, долго ворчал, а потом сказал:

— Не дадут.

Посоветовал, однако, пойти к Устинову, который ведал оборонной промышленностью. Тот принял меня хорошо, поскольку перед этим я готовил для него по какому-то случаю доклад, который похвалил Хрущев. Показал Устинову все прикидки по строительству, он долго их изучал, а потом сказал, что такую сумму на Политбюро не утвердят, слишком велика.

— Давайте сделаем по-другому. Подготовьте проект общего решения Политбюро, без деталей, с поручением Совмину рассмотреть этот вопрос и внести предложения в ЦК. Совмин имеет право самостоятельно израсходовать на какой-либо объект до 50 миллионов рублей. А я с Косыгиным договорюсь. Лишь бы начать — будем выделять деньги частями.

Так и сделали.

Надо, пожалуй, рассказать и о возникновении «Маяка». Я в то время часто общался с Энвером Мамедовым — первым заместителем председателя Комитета по телевидению и радиовещанию. Умный и тонкий аналитик, проницательный человек, из которого ключом били идеи. Нас обоих не устраивало состояние информации. Люди предпочитали слушать иностранное радио, ибо наше гнало «сладкую жвачку» и «восторженную белиберду».

Как-то разговор зашел о второй программе радио. Туда сбрасывали все, что не годилось для первой программы. Возникла идея сделать вторую программу информационно-музыкальной: пять минут информации, двадцать пять — музыки, и так круглосуточно. Долго спорили о названии. Сошлись на «Маяке».

Но как только эта идея достигла ушей работников второго канала, забушевали страсти. Посыпались письма в ЦК. Да и в ЦК, кроме Ильичева, мало кто поддерживал эту идею — ломка была слишком крутой. Не в восторге был и Суслов, он сам работал при Сталине председателем этого комитета. Ему-то в основном и жаловались.

— Ищи дополнительные аргументы! — сказал как-то Ильичев рассерженным тоном.

В то время, как известно, существовала практика глушения иностранных передач. Бесполезная работа, но требующая огромных мощностей. К тому же цели своей эта трескотня не достигала. Уже за несколько десятков километров от крупных городов можно было услышать любые иностранные передачи — был бы приемник. Министерство связи, занимавшееся всем этим делом, боясь гнева начальства, поставило особо мощные глушилки на здании Политехнического музея (около здания ЦК КПСС) и на Кутузовском проспекте (где жили большинство членов Президиума ЦК).

У меня в секторе работал специалист по радиотехническим делам Геннадий Сорокин. Я поручил ему сделать замеры без всяких натяжек. Выяснилось, что обстановка еще хуже, чем мы ожидали. Глушение оказалось полной липой.

А что, если предложить глушить «иностранных злодеев» «Маяком»? Убить, так сказать, двух зайцев сразу. Я доложил об этом Ильичеву. Тот улыбнулся, понимал, что предложение лукавое, толку будет мало, но пообещал, что доложит Хрущеву. Через несколько дней Леонид Федорович пригласил меня и сказал, что Хрущеву идея понравилась, но надо утихомирить коллектив и председателя комитета Михаила Харламова, который уже сказал помощникам Суслова, что затея Яковлева ничего хорошего не принесет.

Решили вынести вопрос на открытое партийное собрание телерадиокомитета. Комитет и так гудел, как улей. Ильичев поручил мне выступить с информацией. Обсуждение было бурным и долгим. Харламов выступил против, но собрание поддержало мое предложение об организации информационно-музыкальной программы. На другой день Ильичев пригласил меня к себе. У него сидел Харламов. Судя по хмурым лицам, между ними уже состоялся не очень веселый разговор. Посадив меня напротив Харламова, Ильичев начал «распекать» нас за то, что свои противоречия мы вынесли на общее собрание коллектива. Я молчал, чувствуя по тону Ильичева, что все это он говорит больше для Харламова, чем для меня.

Через два-три дня Леонид Федорович улетал в Волгоград. Обычно в таких случаях его провожали в аэропорту Павел Сатюков (главный редактор «Правды»), Алексей Аджубей (главный редактор «Известий»), Борис Бурков (председатель правления АПН) и Харламов. На сей раз Харламов не был приглашен. Ему пришлось изменить свою позицию относительно реформы радиовещания.

1 августа 1964 года радиостанция «Маяк» вышла в эфир.

Конечно, мои заверения на Политбюро, что «Маяк» справится с глушением, были такой же липой, как и само глушение. Специалисты знали об этом, но молчали. Технически мы не могли заглушить иностранное радиовещание «Маяком», не хватало мощностей. Я рад, что «Маяк» живет до сих пор, считаю его и своим детищем.

Кстати, в 1968 году Андропов внес предложение о возобновлении глушения, причем втайне от отдела пропаганды. Политбюро приняло и это предложение. «Прогрессист и интеллектуал», как о нем иногда говорили, Андропов пуще всего боялся правдивой информации.

К этому времени я уже зарекомендовал себя в глазах начальства как человек, способный что-то складно изобразить на бумаге. А поскольку начальство писать речи и доклады не умело, то создавались спецгруппы для подготовки текстов. Работали обычно за городом, на дачах ЦК — в Серебряном бору, в Волынском, на бывшей даче Горького и в других местах. Такие выезды продолжались до двух, а то и дольше месяцев. Ели, пили, всего было вдоволь. Играли в домино, на бильярде. Заказчикам речей мы внушали, что работа трудная, требующая времени и больших усилий. На самом деле это было дружным враньем. То, что потом произносилось, можно было подготовить и за неделю.

Так я и попал, вместе со многими моими товарищами, в водоворот бессмыслицы, полный цинизма и лжи, связанный с подготовкой «руководящих» докладов. Не буду рассказывать об этой однообразной рутине. Упомяну лишь о паре запомнившихся эпизодов.