Вячеслав Козляков - Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству Страница 48

Первая зима старицы Елены в Ладоге была тяжелой. В январе 1719 года капитан Маслов доносил князю Меншикову: «Бывшая царица монахиня Елена поставлена в кельях того монастыря наставницы, и те кельи непокойны, высоки и студены, от чего имеет в ногах болезнь, просит милосердия, дабы поведено было построить келию низкую». Это действительно было заточение, усугублявшееся тем, что, в отличие от Суздаля, бывшая царица не могла даже ходить на службу в церковь. Прошел еще один год, а царица Евдокия по-прежнему продолжала просить о переводе в новую келью: «…потому что в сие зимнее время от стужи и от угару зело изнуревается и одержима сильною болезнию»{226}. И в тюрьме бывшая царица могла добиваться своего и не отступила, построив-таки эту келью на свои деньги. Известный Григорий Скорняков-Писарев, которому было поручено распоряжаться имуществом лиц, осужденных по Суздальскому розыску 1718 года, продал «серебро и протчие вещи» бывшей царицы Евдокии, выручив 833 рубля 5 копеек. Этих денег, присланных в 1719 году ладожскому ландрату Подчерткову, хватило, чтобы построить не только кельи царицы Евдокии, но и иеромонашескую келью и караульные помещения для офицера и солдат «за монастырем»{227}. Получается, что до этого оказались брошенными на произвол не только царица Евдокия, но и ее охрана, о «покоях» для которой тоже пришлось позаботиться самой пленнице.

На то, чтобы возобновить полный порядок монастырской жизни в Успенском Ладожском монастыре, у старицы Елены тоже ушло много времени. Сначала один за другим умерли жившие там два престарелых иеромонаха. Кровля на древнем, главном храме Успения обвалилась от ветров, и потоки воды проникали в алтарь. Лишь в январе 1723 года последовал указ Синода об отправке в Ладожский монастырь к старице Елене иеромонаха Клеоника «для священнослужения и духовности». Иеромонах Клеоник был обязан пребывать в монастыре «неотлучно». Он присягнул «по званию своему… поступать воздержно и трезвенно, со всяким благоговением и подобающим искусством, подозрительных и возбраненных действ, которые Священным Писанием и святыми правилы отречены и Его Императорского Величества указами запрещены, отнюдь не творить»{228}.

Капитан Семен Маслов так и оставался привязан к месту своей службы в Ладоге на все время пребывания там старицы Елены. Со временем они должны были как-то приспособиться друг к другу, ведь Маслов был единственным человеком, помимо карлицы Агафьи, кому дозволялось входить в келью старицы Елены. Он всем распоряжался в монастыре, следил за караулами и тем, как кормили и поили небольшой отряд солдат, охранявших бывшую царицу. Маслов передавал просьбы начальству о нехитрых нуждах пленницы, может быть, рассказывал ей что-то о том, что делается в миру. Если это еще продолжало интересовать старицу Елену. От него ли узнала она или, скорее, услышав многодневный погребальный звон над Старой Ладогой, догадалась о смерти Петра I 28 января 1725 года. Трудно даже вообразить, что она пережила в тот момент. Но времена мечтаний о возвращении во дворец для нее давно прошли, и бывшей царице приходилось думать о том, чтобы не стало еще хуже.

Политические потрясения в Петербурге действительно коснулись старицы Елены. По указу вступившей на престол императрицы Екатерины I ладожскую узницу перевели под еще более усиленную охрану в Шлиссельбургскую крепость. Поначалу перемены были вообще пугающими. Охрану царицы Евдокии усилии в несколько раз, сразу прислав 100 солдат Ингерманландского полка, располагавшегося на квартирах поблизости к Ладоге. Указ об этом был дан 4 февраля 1725 года, и одновременно были сделаны распоряжения о высылке из Шлиссельбурга в Ладогу целого отряда из 68 человек солдат во главе с Преображенским сержантом Алексеем Головиным. Они тоже поручались на время капитану Семену Маслову, от которого требовалось «караулы держать во всякой твердости». Добрым знаком была только посылка 100 рублей в ответ на прежние требования «на починку церкви и на пропитание обретающейся тамо персоне»{229}. Как видим, все распоряжения сделаны были, не дожидаясь конца сорокадневного траура по Петру. Чувствуется уверенная рука светлейшего князя Меншикова, в те переходные дни много потрудившегося, чтобы власть перешла именно к Екатерине I, а не к внуку царицы Евдокии — царевичу Петру Алексеевичу, имя которого тоже называлось в числе возможных преемников власти Петра I. Сам покойный император, как известно, не успел назвать имя следующего правителя Российской империи.

Новое распоряжение капитану Семену Маслову от князя Меншикова последовало 26 марта, когда Екатерина I уже окончательно утвердилась на троне и закончился траур. Капитана Маслова по-прежнему оставляли при охраняемой им «известной особе», но предписывали переехать вместе с ней в Шлиссельбургскую крепость. Конечно, первое, что приходит на ум в связи с этим перемещением, — это резкое ухудшение ее положения. Но, как оказалось, все было не совсем так. Характер Екатерины I был другой, чем у ее грозного супруга, — снисходительный и мягкий; недаром она столько раз спасала придворных Петра I от царского гнева. Освободить старицу Елену она, конечно, не могла, но пожелала держать ее под присмотром поближе. Эта была тоже клетка, но более устроенная. Императрица не могла подарить ей свободу, но ее доброты хватило, чтобы первая жена Петра I, столько лет проведшая в монастыре, больше ни в чем не нуждалась в своем быту.

Отныне все, что требовала «известная персона» для обеспечения своей жизни, незамедлительно доставлялось ей. Проследить за точным распоряжением о переводе старицы Елены в крепость был назначен один из флигель-адъютантов. Перемены заметны уже в распоряжении капитану Маслову 26 марта 1725 года. Ему отправили походную церковь и разрешали по своему усмотрению найти дьячка, взять в монастыре «на время» церковные сосуды и ризы. От Синода в то же время требовали немедленно выдать антиминс для освящения этой церкви. Кроме присланных 100 рублей (а это ни много ни мало годовой оклад самого капитана Маслова), сразу озаботились составлением сметы на содержание старицы Елены. Со временем на ее обиход было определено 365 рублей (по рублю в день), предусмотрены были деньги для иеромонаха, дьячка и уже трех келейных стариц, помогавших бывшей царице.

Жизнь в Шлиссельбурге была другой. Людей вокруг стало больше, а значит, больше и впечатлений — именно того, что так не хватает лишенному свободы человеку. Капитан Маслов по-прежнему был единственным, к кому она могла обратиться с ходатайством, но за девять лет охранник и охраняемая должны были притерпеться друг к другу. Капитан Маслов тщательно следовал инструкциям, но он тоже знал, что отношение к порученной его охране старице Елене изменилось. Да и ей самой можно было догадаться об этом, сравнивая, как ее кормили и одевали прежде и теперь. Из письма князя Меншикова в кабинет-канцелярию известно, что императрица Екатерина I «указала содержащуюся в Шлютельбурху известную персону пищею довольствовать, чего когда пожелает, и для того всяких припасов покупать, и пив, и полпив и медов готовить з довольством, чтоб ни в чем нималой нужды не имела». Сверх уже упомянутых 365 рублей, «на одежду и на обувь оной персоне» давали «в год по сту рублев»{230}. И хотя Меншиков по привычке и «строжил» капитана Маслова, чтобы все было «без излишеств», но, исполняя волю императрицы, должен был среди разных государственных дел заботиться еще и о том, чтобы «на пищу содержащейся известной персоны» покупали «муку добрую» и чтобы повар у нее был «хороший».