Любовь Воронцова - Софья Ковалевская Страница 5

— Нет, папа, умею. Я и другое прочту.

— Ну, прочти вот это слово, — не глядя, провел отец ногтем по строчке.

Соня стала по слогам составлять слово. Отец указал на другую фразу. Девочка прочитывала все, что ни предлагал ей пораженный Василий Васильевич.

— Молодец, Соня, есть у тебя характер, — с удовлетворением похвалил он дочь, очень похожую на него настойчивостью и многими душевными качествами, нет-нет да и проявлявшимися.

Чаще всего она бывала одна. И безгранично привязалась к няне. Ничего другого не хотела, как сидеть вечерами на диване, тесно прижавшись к ее теплым мягким коленям, и слушать сказки.

Няня знала их великое множество, все больше страшные; рассказывала особенным, певучим голосом, пересыпая повествование занятными присказками и прибаутками. А ночью девочка кричала и дрожала от ужаса. В сумерки, когда никого не было рядом и темные тени, выползая из всех углов, заполняли комнату, ее охватывала такая безотчетная тоска, такое безысходное, смертное томление, что она опрометью кидалась к дверям и разыскивала няню — защиту и прибежище. Такую же тоску вызывали у нее недостроенные дома с черной пустотой вместо окон и небо, когда, лежа на земле, она смотрела на него и оно словно всасывало ее в свою синюю пустую высоту.

Кто знает, что сталось бы с нервной девочкой, воспитывавшейся без товарищей, без веселых детских игр на воздухе, в нечистой бестолочи людской, в том духе «спустя рукава», который царил в каждом богатом помещичьем доме, если бы не произошло событие, открывшее генералу Крюковскому глаза на истинное положение, в каком находились его дети.

СИСТЕМА МИСС СМИТ

Василий Васильевич Крюковский решил заняться хозяйством. Выйдя в отставку в чине генерал-лейтенанта артиллерии, он в 1858 году переехал с семьей в Палибино. Имение Крюковских находилось близ границы с Литвой, о которой Софья Васильевна потом писала: «И не является ли истинной королевой та, что произвела на свет и была воспета такими сынами, как Мицкевич, Красинский и Словацкий!»[2].

На сотни километров вокруг Палибина простирались леса. Последние отроги Валдайской возвышенности разнообразили ландшафт небольшими холмами. Среди равнин и болотистых лугов встречались мощные глыбы гранита, занесенного ледниками.

К усадьбе Крюковских с одной стороны примыкал мачтовый бор с множеством зверей и птиц, с ягодами, орехами и грибами, с другой — дубовая роща.

Дом стоял на пригорке. Большой, с толстыми, аршина в два, каменными стенами, с двумя флигелями, трехъярусной башней, увенчанной шпилем, с балконами, фонарями, верандами. Он был построен, как писала Софья Васильевна, «в том определенном, но в архитектуре не отмеченном стиле, который стоило бы назвать крепостным стилем. Всего было много, материалом всюду сорили, но все было как-то грубо, топорно, по всему было видно, что дом этот строился в такое время, когда труд был недорогой и все обходилось домашними средствами. Кирпичи обжигались на своем заводе, паркеты приготовлялись из своего леса и своими крепостными, даже архитектор, делавший планы, и тот был крепостным».

Сад с прямыми, посыпанными щебнем дорожками, с клумбами в виде ваз и сердец, с разбросанными всюду беседками из жасмина и сирени окружал дом. С севера зарастал травами большой пруд, вырытый руками крепостных. За домом пригорок спускался к ручью, который в половодье шумел и пенился, а в засуху едва сочился тонкой, как ниточка, струей. Весной обрыв густо зеленел черемухой, звенел птичьим щебетом; зимой заносило его снегом, из-под которого чернели одинокие прутья.

Правый флигель отвели для театра с настоящей сценой, декорациями, занавесом и давали спектакли.

В верхнем этаже дома — с его парадными комнатами — расположилась Елизавета Федоровна. Весь нижний этаж, кроме нескольких комнат для случайных гостей, был отдан Анюте и Соне с гувернанткой.

Василий Васильевич устроил кабинет у подножия башни, уединившись в своем «мужском мире». Даже Елизавета Федоровна не решалась заходить к мужу без стука. Ему надо было думать о благополучии семьи. Забот у Василия Васильевича оказалось много. Он открыл винокуренный завод, разводил породистый скот, продавал барышникам лес.

Но условия деревенской, не столь рассеянной, как в городе, жизни свели его теснее с семьей и, к его великому удивлению, дети оказались не такими воспитанными и примерными, как он думал. Анюта, «чуть ли не феноменальный ребенок, умный и развитой не по летам», так невежественна, что даже правильно по-русски писать не умеет, и к тому же невыносимо избалована, а француженка-гувернантка по своим моральным качествам не может быть терпима ни в одной приличной семье. После того как однажды девочки убежали из дому и заблудились в лесу, где их нашли только к вечеру, уже успевших поесть волчьих ягод, он увидел, что, несмотря на многочисленную прислугу, дети — без присмотра.

Разгневался Василий Васильевич и, не любя полумер, немедленно удалил француженку, няню из детской отправил смотреть за бельем, а к детям взял поляка-учителя Иосифа Игнатьевича Малевича и англичанку Маргариту Францевну Смит.

Жизни «спустя рукава» наступил конец. Англичанка решила немедленно превратить двух «распущенных» помещичьих дочек в образцовых английских мисс. Анюта в руки новой гувернантки не далась. После упорной войны за свою независимость она перебралась в отдельную комнату наверх и стала считать себя взрослой барышней. Новый порядок коснулся только восьмилетней Сони.

Маргарита Францевна, некрасивая, одинокая, уже немолодая девушка, обрушила на Соню неизрасходованный запас чувств. Утвердившись в детских комнатах полновластной хозяйкой, мисс отгородила свою воспитанницу от всех домашних и особенно от Анюты. Размеры и устройство деревенского дома позволяли жить, не сталкиваясь, трем-четырем семьям одновременно. Крюковские собирались вместе лишь за обедом и вечерним чаем.

Мисс Смит совершенно завладела Соней и круто изменила весь уклад ее жизни. Многое пошло девочке на пользу, многое только усилило ее душевное одиночество.

В доме Крюковских телесного наказания детей не терпели. Гувернантка нашла новый способ воздействия: она пришпиливала к плечу провинившейся Сони бумажку с крупно написанным наименованием проступка. Болезненно самолюбивая девочка должна была идти с таким украшением к столу под насмешливыми взглядами прислуги и родных. Она до ужаса боялась этого наказания. Сначала страх заставлял Соню и вставить рано, как требовала мисс Смит, и бежать к умывальнику, где горничная быстро окатывала ее ледяной водой и крепко растирала мохнатым полотенцем. А потом нововведение англичанки понравилось девочке: на мгновение захватывало дух от холода, а затем кровь горячо бежала по жилам, и тело становилось необыкновенно легким и упругим.